Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

Друзей у него было много, но только с Митричем мог он иногда поделиться семейными делами, да и то не самыми сокровенными.

«С Григорием надо поговорить, — думал он, — прояснить про него всё. Потом то ли приласкать, то ли оттолкнуть». Но совершенно неожиданно Григорий сам затеял с Потапычем разговор. Сначала, как водится, о делах заводских, потом про митинг вспомнили — уж очень интересно рассказывал старик про своих сыновей.

— Ты им подсоби, Потапыч.

— Ничего, сами разберутся. Ты мне, Григорий, рассказал бы лучше, как в тюрьму угодил, — сказал Потапыч, не снижая голоса.

Но Ростовцев даже не оглянулся, чтоб удостовериться, слышал ли кто. Он ответил просто, словно никакого подвоха в этом вопросе не почувствовал. Не поинтересовался и тем, откуда знает Потапыч о тюрьме, кто рассказал.

— Я, отец, в тюрьме не однажды сидел. Сначала за то, что наши сормовские рабочие провокатора убили, всех хватали и меня посадили. Потом на Урале в жарком рабочем деле участвовал и в ссылку угодил. Да и в Питере не так уж давно посидеть пришлось — недолго, правда. Так что врать не буду — случалось и мне за наше общее дело в тюрьмах побывать.

— Общее... — проворчал Потапыч. — Я тебе на то документу не давал. Ну а ежели ты такой отчаянный, почему же твоё народное правительство тебя в начальство не вывело?

Григорий улыбнулся:

— В том-то и дело, Потапыч, что не ради министерских портфелей борются большевики. Да правительство-то это не народное и не моё.

— А какое же оно?

— Временное. А моё правительство ещё будет. Моё и твоей Кати.

— Ну насчёт Кати ты брось. Не твоего поля ягода.

— Конечно, она ведь графского роду. Из каких графьёв — Потоцких или Бобринских?

— Умолкни. А не то покажу тебе таких графьёв, что своих не узнаешь!

Не было злости в словах Потапыча, и Григорий сразу почувствовал это.

Стасова спросила, когда он намерен выехать на Урал.

— Завтра.

— Между прочим, должна вам заметить, Яков Михайлович, что вы произвели неизгладимое впечатление на моих родителей. Уж не знаю, чем вы их так покорили, — ведь на своём веку они повидали интеллектуалов.

— Милая Елена Дмитриевна, видимо, только мы, старики, можем понять друг друга. Вам это не дано. Низкий поклон Поликсене Степановне и Дмитрию Васильевичу.

Елена Дмитриевна улыбнулась:

— Что ж, старик, понимаю ваше нетерпение. Собирайте там наших. И — до новой скорой встречи в Питере.

Поезд уходил с Московского вокзала. Ростовцев провожал Свердлова. И вдруг он увидел Катю. Она бежала по перрону, внимательно вглядывалась в лица. Вот она увидела Свердлова:

— Яков Михайлович, вам пакет от Подвойского.

— Здравствуйте, сестричка из «военки». Я вас сразу узнал. За пакет спасибо. Передам екатеринбуржцам. А где Николай Ильич?

— Он на митинг поехал.

Свердлов, слушая Катю, взглянул на Григория. Э, да с ним что-то происходит...

— Гриша, ты знаешь эту девушку?

— Знаю... Это дочь Потапыча, я рассказывал о нём.

— Стоп. Тот Потапыч, который не знает, в какую партию записаться? Значит, это и есть его «самое умное дитё»? Ну вот что. Приеду — непременно поможем и вашему отцу, и братьям. А пока пусть помогает мой товарищ, — он кивнул на Ростовцева. — Уверяю вас, у него это не плохо получится.

Станционный колокол просигналил отправление поезда.

Яков Михайлович любил Екатеринбург, хотя прожил в нём не так уж много. Товарищи назовут потом Урал второй, партийной родиной Свердлова. И это правильно. Здесь он возглавил крупную большевистскую организацию этого рабочего края, здесь товарищи, друзья...

Была у Свердлова ещё одна причина стремиться на Урал. Вот уже месяц, как расстался он с Клавдией и детьми — Андрюшей и Верочкой. Они остались в Монастырском до начала навигации по Енисею, а потом направятся в Екатеринбург.

Яков всегда досадовал, если у него не хватало времени, для того чтобы ещё и ещё раз написать письмо Клавдии. Обладал он особым даром — умел представить себе, что она рядом и нет между ними ни тысячи вёрст, ни долгих месяцев разлуки. А может быть, так оно и было? Не письма, а продолжение давнего, ни на минуту не прекращающегося разговора:

— Дорогая Кадя! Наконец-то я получил от тебя письмо. И какое славное письмо.

— Лучше расскажи, Яков, как ты себя чувствуешь?

— В общем-то хорошо. Да и в частности неплохо. Много внимания уделяю своему физическому состоянию. Главным образом, посредством гимнастики и обтирания.

— По системе Мюллера? — шутит Клавдия.