Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

— Ярославские мы.

— Бывал в этих местах, знаю. Бедные там деревеньки.

— Ох, бедные...

— Но зато вам теперь там землю дадут — или в другой губернии?

— Какую там землю... — простонал Никодим.

— Как это какую? — вспылил Иван. — Нам посулили: как только победим Вильгельма, так сразу землю и нарежут.

— И у кого же её отберут? Ведь свободной земли нет, — уточнял Свердлов.

— Мне-то какое дело. Лишь бы дали...

И такой вздох вырвался из груди солдата, что Свердлову стало жаль его. Он вдруг представил себе Ивана не в солдатской шинели, а в посконном крестьянском рубище, может, в лаптях, а может, босиком, идущим за плугом. Такими задумчивыми показались глаза Ивана, столько в них было тоски и надежды, что Яков понял: нет для этого человека ничего дороже земли. «Что ж, всё правильно. Под солдатскими шинелями бьются сердца крестьян».

— И вы серьёзно верите, что вам дадут землю? Впрочем, брат, по-видимому, тоже верил в это. Он ждал её от царя, вы — от Родзянко.

Вдруг Иван тупо уставился на брата:

— Ты кого привёл? А? По-моему, это большевики.

— Да нет, что ты, Ваня, они беспартийные...

— Почему же беспартийные? — спокойно сказал Свердлов. — Я лично большевик. За это при царе в Сибири побывал, в тюрьмах сидел.

— Вот такого мы уже один раз подняли на штыки. Приходил агитировать нас, чтоб войну кончать, — возбуждённо проговорил солдат.

— Это ужасно, — возмутился Свердлов. — Нашли чем хвастать — убивать своего же брата. Придёт время, и вы тяжело раскаетесь за эту подлость.

Иван поднялся и уставился на Свердлова:

— Значит, мы, солдаты, подлецы? Да?

— Подлецы и убийцы, если посмели так расправиться с большевистским агитатором. — Свердлов не мог представить себе страшную картину смерти агитатора. — Подлецы и убийцы. Человек пришёл, чтобы принести вам правду — не липовую, не поддельную, а настоящую, рабочую, крестьянскую правду, а вы его на штыки. Он против войны, видите-ли... Да, мы, большевики, за мир, за то, чтобы закончить эту кровопролитную бойню. Конечно, мы против того, чтобы открыть немцам фронт... Но народы должны сами решить судьбу войны и мира! Народы, а не капиталисты, не Терещенко и не Родзянко, которым война эта выгодна.

— Замолчи! Слышь?!

— Остынь, Ванюша, — успокаивал брата Никодим, но тот уже озирался по углам, отыскивая что-нибудь тяжёлое. Вдруг он рванулся в переднюю, где лежал топор, но на пути его встали Ростовцев и Никодим.

— Не держите его, — сказал Свердлов. — Пусть хватает нож, топор, винтовку. Он же научился убивать братьев, своих ли, немецких — какая разница...

— Вы и есть враги революции! Вы против войны, хотите Россию немцам отдать!

— Не говорите глупостей. Вы же сами не верите в то, что плетёте. Понимаю, вам пока трудно во всём разобраться. Но придёт время, и вы поймёте... Если не будет поздно. Ведь что ни говори, а пуля — дура.

— Не позволю... — уже не грозился, а стонал Иван.

— И землю не просить у буржуев нужно, а отбирать, потому что даже комочка глины никто ещё добровольно не отдавал...

Когда Свердлов и Григорий уходили, Иван, уронив голову на стол, сквозь слёзы лепетал: «Не позволю...» Но это не была истерика хмельного человека — это были слёзы отчаяния.

На Широкой жила семья Бессеров, екатеринбургских друзей Якова Михайловича. Кирочка была ещё совсем ребёнком, когда там, в Екатеринбурге, познакомилась с Яковым Михайловичем. Запомнились ей добрые, всё понимающие глаза, чёрные, как смородина. Всякий раз, когда Свердлов появлялся у них в доме, ей становилось радостно, а главное — всегда интересно.

Но обычно Кирочка грустила. Она часто болела и, видимо, поэтому страдала, попросту говоря, хандрой. Её родители, Александр Александрович и Лидия Ивановна, переехавшие в Питер, летом увозили её в деревню.

«Чем живёт, о чём мечтает это юное существо? — нередко размышлял Яков Михайлович. — Она увлекается скульптурой, но, должно быть, это пока ещё поверхностное увлечение».

И он слал письма — из тюрьмы, из ссылки — не только отцу и матери, но и Кире. Он отвечал ей на письма. Вот, к примеру: «Трудная штука избрать что-либо такое, что удовлетворило бы. Благо тому, кто уяснит свои стремления и сразу же сумеет повести занятия по выбранному предмету. Это мало кому удаётся, особенно у нас на Руси. Я всё же думаю, что больше всего внимания Вы должны уделять работе над скульптурой, изучая, с одной стороны, технику, с другой — историю искусства вообще».