Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

— Я сам, — сказал он. — Бурнаковец?

Человек утвердительно мотнул головой.

Хотя в Канавине и не было таких крупных предприятий, как сормовские, но это пролетарский район Нижнего Новгорода. Много здесь кустарных и мелких ремесленных мастерских, были и заводы, льнопрядильная фабрика. Прочно обосновали на этих землях свои владения видные заводчики Добровы и Набгольцы. Они вместе с торговыми тузами знаменитого ярмарочного центра были фактически владельцами городской окраины.

А неподалёку, в Бурнаковке, прижались к реке лесопильные заводы. Здесь рабочие баграми вылавливали сплавляемый лес, сушили его, и под стонущими пилами разлетались вокруг древесные опилки, наполняли едкой пылью воздух и человеческие лёгкие.

— До каких пор это будет длиться?

Пострадавший молчал. Он поглядывал на Иосифа Ивановича, и Яков понял, что эти люди не впервые видят друг друга. К чему относился вопрос аптекаря? К тому, что приходится ему ни за грош оказывать помощь незнакомым людям? Или к тому, что так безбожно издеваются над людьми бурнаковские толстосумы?

— До тех пор, — сказал Яков, — пока человеческая жизнь будет покупаться за гроши, пока миром правят не справедливость, а капитал и нажива.

Рабочий встал, пощупал повязку на голове, поблагодарил аптекаря и медленно подошёл к Якову:

— Как твоя фамилия?

— Свердлов.

— Проводи меня.

Встал и Мияковский.

— Мы вместе проводим тебя, Андрей.

Теперь Яков часто бывал в Бурнаковке. Там, в рабочей среде, он рассказывал о Марксе и его «Капитале», читал рассказы Горького и Короленко. Чем ближе узнавали его деревообделочники, тем проникались к нему всё большим доверием.

— Сколько же стукнуло тебе? — пробасил безбровый мужчина лет сорока. — Моему Ивану побольше твоего лет, а он ни к какому делу, кроме столярного, непригоден. А чтоб про какие-то книжки...

Яков ответил уклончиво:

— Важно — дело я говорю или нет?

— Так-то оно так... Да только трудно будет тебе. Наш брат в силу верить привык. А какая в тебе сила?

— Не о моей силе речь, а о вашей, рабочей. Её почувствуйте. Ей доверьтесь. А о моей силе говорить незачем. Просто я больше вашего читал, в том и сила моя.

— И то верно, — согласился безбровый. — Умом бревно не перепилишь, да без него пилы не придумаешь. Приходи, мы тебе всегда будем рады. И книги приноси.

С Мияковским Свердлов сошёлся близко. Не случайно оказался Иосиф Иванович в аптеке Зака. Не пределом его мечтаний была должность помощника провизора. Он сдал экстерном за гимназию и Казанский университет, а сюда, в Канавино, вернулся ради этих самых бурнаковцев.

— Тебе тоже учиться нужно, — сказал он Якову. — Мы тут с хозяином договорились — и время тебе даст, и возможность. Неучи, Яков, революции не нужны... Не спорю, прочитал ты много. А за то, что «Капитал» изучил, я тебя вон как уважаю. Но гимназию изволь закончить. Экстерном.

Как-то Свердлов спросил его в упор:

— Иосиф Иванович, вы — социал-демократ? Мияковский помолчал, а потом ответил твёрдо:

— Да. Только...

— Я понимаю, — успокоил его Яков. — Это тайна. А что я должен сделать, чтобы тоже стать социал-демократом?

— Видишь ли, Яков. Социал-демократ — не должность, не увлечение. Это — убеждение, совесть и большой каждодневный труд. Это — вся жизнь...

Из Канавина к отцу Яков приходил часто, иногда оставался ночевать. И тогда, как в былые времена, возникали споры, рассказы о том, что случилось в те дни, пока они не виделись. И снова возвращалось к Якову ощущение домашнего уюта, словно слышались отчётливо и звонко слова матери: «Живём? Живём!»

Михаил Израилевич после смерти жены как-то сник, потускнел, Яков старался ничем не огорчать отца.

— Ох, Яша, знаю, нелегко тебе живётся...

— Ты словно извиняешься, папа... Пойми, мне нравится моя жизнь. Нравится самостоятельность, возможность встречаться с людьми. Разве можно сравнить мою жизнь с тем горем, которое окружает нас? Папа, я за это время столько понял...

— Я боюсь за тебя, сынок.

— А за себя? — Яков улыбнулся.

— Мне-то чего бояться? Пусть боятся заказчики... Какое моё дело, что печатать. Их деньги, моя работа. — И, увидев, что сын не поверил ему, добавил: — Конечно, и без того хватает заказов. Но есть люди, которым отказать невозможно.

— Ты всё-таки будь осторожен. Говорят, за это по головке не гладят.

Отец промолчал, подумал, а потом ответил:

— Ты бы лучше наш чердак привёл в порядок. Кто-нибудь нагрянет — подумает, что ты с друзьями бог знает чем занимаешься. Тут без тебя Володя Лубоцкий приходил. Пускать его туда или нет?