Борис Шелепов - Их было трое

— Почему здесь лошадь, а там нет никакой лошадь? — с любопытством спросил Стрэнкл.

— Конь украшает тот камень, под которым лежит джигит, погибший в бою, — пояснил Знаур. — А без лошадей — кто просто так умер.

— Любопытно. Я обязательно буду записывать в блокнот эту деталь.

Рядом с кладбищем стоял большой кирпичный особняк с железными воротами. Мистер Стрэнкл остановился, взглянув на хронометр, затем на Знаура, недовольно поморщился, словно придумывая, куда отослать казачка.

— Возвращайся домой, — сказал он наконец.

— Слушаюсь, сэр.

— Мне нужно, э-э… встретиться с одной пикантной дамой. Свидание. Ты уже большой малый. Понимаешь?

— Понимаю, сэр.

Мистер Стрэнкл направился к кирпичному дому.

«Да ведь это дом дедушки Дзиаппа, к которому я собирался идти с Костей и Ахметкой, — удивился Знаур. — Здесь мы гостили с дядей Саладдином три года назад. Никакой «дамы» там не было раньше.

По какому делу мистер пошел в дом Дзиаппа? Почему он сказал неправду?.. Мать Хадзигуа не раз говорила у пастушьего костра: «Неправда — спутница злых людей…»

Знаур остался за каменной оградой кладбища, раздумывая, как бы попасть в дом, не вызвав подозрений у Стрэнкла.

Старый Дзиаппа был недоволен гостями. Их вполне можно принять за абреков с большой дороги. Чем-то они еще напоминали и беглых деникинцев, выползших из смрадных пещер, чтобы узнать, можно ли на люди показаться. Может быть, они фальшивомонетчики — кто знает? Никто из них не поприветствовал хозяина по старым добрым обычаям — не снял почтительно шапку и не потупил взора, как подобает младшему. Через двор проходили с опаской, бросая тревожные взгляды на железный засов калитки — прочен ли? — и на каменные стены — высоки ли? А этот одноглазый урышаг в мешковатом костюме и с золотым портсигаром в кармане, войдя в хадзар, поинтересовался, выходят ли окна соседней комнаты в сад, граничащий с осетинским кладбищем. Получив утвердительный ответ, одноглазый облегченно вздохнул, а потом брезгливо сбросил с себя помятый пиджак. Перед ним почему-то все встали, кроме рыжего сборщика лекарственных трав, который продолжал сидеть с независимым видом в высоком кресле самого Дзиаппа и курил так, что дохнуть нельзя было, не поперхнувшись.

Сын старого Дзиаппа, Амурхан, ничего вразумительного не сказал отцу, кроме того что среди прочих будут «высокие гости», добрые вестники грядущих перемен в жизни, что встречать нужно всех одинаково радушно, не глядя, кто во что одет.

О каких переменах в жизни говорил Амурхан? Кажется, все уже пошло прахом — и мельница в Ардоне, и лесопилка в Алагире, не говоря о дальних приисках на Лабе. Из всех наследственных и им самим нажитых домов остался только вот этот каменный особняк на Осетинской слободке.

Хорошо, что сын Амурхан служит красным директором окружной конторы лесничества, что не попал он вместе со старшим братом, Мисостом, в Добровольческую армию. Был бы и он теперь на чужбине, в Константинополе, а может быть, сложил бы голову в этой абреческой орде, именуемой регулярной «дикой» дивизией Добрармии.

«Эх, Мисост, Мисост, — думает Дзиаппа, сидя возле летней кухни на дубовом стуле. — Жив ли ты, мой орел? Был бы ты теперь полковником генерального штаба, если б не великий ураган в России. Куда привела тебя дорога войны?..»

Чуяло отцовское сердце, что все это кончится плохо. Правду говорил отставной генерал Хоранов, что офицеры затеяли опасную картежную игру, где их собственные головы котируются на медную монету. В одном только Дзиаппа не мог согласиться с его превосходительством. Хоранов утверждал, что время все поставит на свои места, нужно только уметь ждать. Чудак! Чего мог еще ждать генерал в возрасте восьмидесяти лет? Другое дело — Дзиаппа. Он моложе на добрых двадцать лет, его двоюродный брат Муртуз служит муллой в одной из прекрасных мечетей Тегерана. Вот и уехать бы туда с сыновьями. Но Хоранов утверждал, что так поступают лишь отступники, продажные шкуры. А не продался ли сам его превосходительство большевикам, получив от них охранную грамоту за то, что дал благородное слово не поднимать руку на молодую Советскую власть? Да, этот умрет спокойно. А ведь был когда-то сорви-голова, герой Шипки, портреты его печатались в русских и болгарских журналах…

Начинало смеркаться. Столовую гору обволокли рваные тучи. В долину Терека спустился густой туман, предвещая непогоду. Дзиаппа хотел войти в дом, да вспомнил слова Амурхана: «Будь, отец, неотлучно возле ворот, смотри, чтобы не пожаловали незваные…»