Борис Шелепов - Их было трое

Вениаминов весело рассмеялся. Андукапар, застывший от удивления, наконец, оглянулся, хотел спросить: «Слышишь ли ты, Коста?»

Но Хетагурова в комнате не оказалось. Счастливый, он убежал в сад.

В морозный крещенский день любительская драматическая труппа Тарковского устраивала концерт с целью оказания помощи нуждающимся студентам-горцам.

Исламбеку Тарковскому удалось, наконец, с помощью влиятельных знакомых пригласить на вечер вице-президента Академии художеств князя Григория Григорьевича и кое-кого из профессуры. Поговаривали, что будет «сам» его высочество великий князь Владимир. Но этот слух пустил Тарковский для пущей важности. На самом же деле посланные во дворец пригласительные билеты даже не были приняты. Адъютант великого князя был крайне удивлен, узнав, в чем дело. «Какая смелость! — воскликнул он. — Ради бога, уходите поскорее, не попадайтесь на глаза его высочеству. Сейчас он должен быть у государя императора…»

Зал в доме инженера Анненкова, где проводились репетиции, не мог вместить большого числа зрителей, поэтому Исламбек Тарковский арендовал помещение у отставного генерала, мецената Болховитинова.

Накануне вечера Андукапар с трудом разыскал Тарковского в доме Болховитинова и сообщил неприятную новость: Хетагуров не сможет выступать в танцевальной группе кавказских джигитов, болит нога.

— Фа, слушай! — всплеснул руками Исламбек. — Ведь сам князь будет и… их высочество собирался приехать. Какая болезнь? Зачем болезнь? Вон фаэтон, скорей вези сюда Коста!

— Если и приедет, танцевать не будет, — убежденно говорил Андукапар. — Болезнь серьезная — воспалительный процесс в кости…

Исламбек беспомощно рухнул в кресло.

— Без кинжала режут… Клянусь аллахом, сам бы пошел за него танцевать, если бы не проклятое пузо… — Тарковский зло ударил себя кулаком по животу.

Выручил Тамур, только что пришедший посмотреть, где будет представление.

— Есть надежда на выздоровление, князь Ислам, — сказал он, щуря в улыбке глаза. — Выручу! Только с одним условием: чтобы шталмейстер не объявлял моей фамилии. Пусть скажет: «Тамерлан» — и все. Танцевать буду, разумеется, под небольшим гримом.

Исламбек подпрыгнул от радости.

— Ге! У тебя золотая голова, Тамур! Но почему не говорить, кто ты такой?

— Вы забываете, князь, — пояснил Кубатиев, — что юнкеру, завтрашнему офицеру гвардии его величества, не подобает выступать публично. Честь мундира…

— А мы спрячем за сцену честь вместе с мундиром и оденем шикарную кавказскую черкеску. Да?

— Конечно, — кивнул юнкер.

Тарковский был счастлив: коронный номер программы — танец кавказских абреков (именно «абреков» — так он распорядился объявить) — состоится и придаст всему вечеру национальный колорит.

Тамур Кубатиев показал себя. Все восхищались его темпераментным красивым танцем. Пришедший с некоторым опозданием Хетагуров искренне любовался своим земляком, не обошелся без иронии, шепнул Андукапару: «Если бы у него голова работала так же хорошо, как ноги!..»

По замыслу устроителей вечера, после водевиля и всех других номеров программы мог выступить любой желающий — с декламацией, пением, акробатикой, фокусами…

Джигиты танцевали последними. Зал проводил их громкими аплодисментами. Довольный, сияющий вице-президент, не подозревая о том, что в жилах самого главного «абрека» льется голубая кровь дигорских баделят, приказал одарить удальца пятью рублями серебром. Когда Тамуру поднесли княжеский дар, он от ярости заскрежетал зубами.

— Жаль, не могу раскрыть свое инкогнито, — говорил он, задыхаясь, — а то показал бы я лысому хомяку, чего стоят его пять рублей.

Неожиданно в зале снова раздались аплодисменты. Почетные гости в креслах недоуменно оглядывались.

— Хетагуров!

— Просим!

— Новые стихи! Новые стихи! — слышались молодые голоса студентов — участников вечеров, на которых Коста читал свои стихи.

Шталмейстер — человек в екатерининском парике, с витой позолоченной палкой в руке (это был загримированный мичман Ранцов) объявил:

— Дамы и господа! По вашему требованию выступит со стихами поэт-осетин, академист Константин Леванович Хетагуров. Прошу!

Под шум рукоплесканий Коста, прихрамывая и опираясь на палку, прошел к сцене. На нем была белая черкеска с голубым башлыком — по установившемуся обычаю на земляческие вечера приходили в национальных костюмах (Хетагурову было кстати: его черный выходной костюм совсем обносился).