Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Вероятно, судя по количеству в будущем защитивших кандидатские, докторские диссертации и ставших выдающимися врачами, это дополнение не ошибочно.

Люсик был одним из ста двух и одним из двадцати девяти. Рядовой солдат, награжденный орденом Красной звезды и медалью «За отвагу». За что? Фронтовики почему-то не очень рассказывали о своём недавнем боевом прошлом. Единственное в ту пору известное о Люсике — он был разведчиком. Каждый из фронтовиков понимал, что разведчик по фамилии Блувштейн да ещё с русским языком, который именно на фронте становился для него разговорным, должен был ох как отличиться, чтобы получить эти немалые для солдата награды!

Кстати, о совершенствовавшемся русском языке. До 1940 года о русском языке у него не было представления. Люсик был не единственным полиглотом на нашем курсе. Это его качество объяснялось очень просто. Родился он в еврейском местечке в Бессарабии, где идиш был основным разговорным языком. Иврит — само собой разумеется. Какой еврейский мальчик не посещал хедера? Школа румынская, следовательно, и язык румынский. Затем, уже в Черновицах, где говорили только по-немецки, в гимназии серьёзно изучали французский язык. Английский Люсик учил самостоятельно. Это не отличало его от полиглотов на нашем курсе, родившихся в Бессарабии, в Буковине и даже в самой Румынии. Но откуда греческий? Не древнегреческий, который вместе с латынью Люсик мог знать из гимназии, а современный греческий язык? На мой вопрос Люсик что-то нечленораздельно пробормотал, и я понял, что следует прекратить вопросы. Как раз тогда, на втором курсе он женился на славной девушке Ире, пошедшей по стопам своего отца, очень популярного в городе врача.

Случайно о источнике его греческого языка узнал лет через пятнадцать.

Появился у меня пациент, управляющий домами, в прошлом командир роты разведки. Разговорились. Узнав, что я окончил Черновицкий медицинский институт в 1951 году, он сказал, что тот же институт в том же году окончил его разведчик, Леонид Блувштейн. До чего же смелый был солдат! А может быть, только старался казаться смелым, чтобы никто не заподозрил еврея в трусости. Но толковым ему стараться не приходилось. Да ещё каким толковым! А к языкам способным — слов нет! Сразу после Победы подразделение располагалось рядом с лагерем, в котором были интернированные в Германию девушки, ещё не возвратившиеся на родину. Леонид влюбился в красивую гречанку и за два месяца овладел греческим языком.

Почему-то во время встреч с Люсиком приобретенные сведения ни разу не стали темой разговора.

На курсе была отличная художественная самодеятельность. С трудом и потерями она вырывалась из цепких объятий партийного руководства и цензуры. Люсик был ударником в джазе, который в пору борьбы с космополитизмом переименовали в музыкальный коллектив. Какие такие загнивающие джазы могут быть в стране победившего социализма? Игрой на губной гармошке Люсик развлекал нас вне музыкального коллектива.

Мы были на разных потоках. Встречались только на общих лекциях и при моей посильной помощи самодеятельности. О том, что я пописываю прозу и стихи на курсе имели представление два человека — бывший капитан командир стрелкового батальона Мордехай Тверской (благословенна память замечательного человека) и Давид Немировский, младший брат моего бывшего соученика Эли Немировского, младшего лейтенанта, командира стрелкового взвода, погибшего в бою с немецкими нацистами. Давид сейчас житель Витценхаузена, города, который в той самой Германии. Вроде бы уже без нацистов. Это к слову.

Мотя, Давид и ещё три друга знали мои фронтовые стихи. После разгрома в Доме литераторов в Москве летом 1945 года я очень опасался того, что могут быть услышаны эти стихи, которые по непонятной мне причине посчитали антисоветскими. Я ведь в ту пору был железобетонным коммунистом. Мог ли железобетонный коммунист сочинить антисоветские стихи? Но эпиграммы на профессорско-преподавательский состав института сыпались из меня, как горох из порванной торбы, и немедленно становились известными не только студентам, но и тем, на кого написаны. Почему бы определённому студенту не сделать профессору услугу, если есть такая возможность, с одновременной пакостью мне? Авось, услуга профессору пригодится.

Скажите, мог меня терпеть, например, заведующий кафедрой марксизма-ленинизма доцент Малый, на которого был следующий стишок?