Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Я жил в общежитии врачей. Семь больничных коек несуразно расположились в комнате странной формы, соответствующей периметру причудливой башни — хозяйственной пристройки к баронскому дворцу, ставшему помещением ортопедического института. В общежитие надо было подниматься по бесконечной крутой каменной лестнице, вдыхая неаппетитные, даже подозрительные запахи институтской кухни. Моя койка занимала привилегированное место у единственного в комнате участка ровной стенки слева от двери. К сожалению, занимать эту койку мне доводилось нечасто. Бесконечная работа в клинике, библиотеке и в экспериментальном отделе, суточные дежурства, внезапные подъёмы ночью, если травматологический пункт не справлялся с потоком карет скорой помощи.

И в этот жаркий летний день, когда уже несколько часов моя голодная утроба настойчиво требовала заполнить её какой угодно пищей, в карантинное отделение позвонил главный врач и приказал мне немедленно спуститься к ожидающей у подъезда карете скорой помощи, которая доставит меня на аэродром к самолёту санитарной авиации. В Белоцерковском районе тяжёлая спинномозговая травма. Необходима немедленная операция. Я робко заметил, что сейчас уже третий час, что с утра я ничего не ел, а в таком состоянии как-то не очень уютно лететь на лёгком самолёте. Перекус займёт у меня максимум минут десять. Телефонная трубка начальственно прорычала, что перекусить можно и на аэродроме.

С включённой сиреной, разгоняя автомобили, автобусы и троллейбусы, пренебрегая запретами светофоров, карета скорой помощи за восемь минут проделала многокилометровый путь по улицам города до Святошино, до стоянки самолёта санитарной авиации. Самолёт почему-то сирены не включал и вообще не спешил взлетать. Не помню уже, по какой причине. Съестным в обозреваемом пространстве, увы, не пахло. Около пяти часов мы наконец взлетели. Ещё примерно через час, осмотрев травмированного больного, я приступил к операции на позвоночнике. Спинной мозг, к счастью, не был повреждён. Он только был сдавлен кровоизлиянием. Именно этим объяснялся паралич ног и потеря чувствительности ниже пупка. Всё стало быстро возвращаться к норме, как только я вскрыл гематому под твёрдой мозговой оболочкой.

Всеобщая радость — и больного, молодого электрика, свалившегося с телеграфного столба, и моя, и ассистировавшего мне главного врача, хирурга с двадцатипятилетним стажем, который впервые увидел такую операцию, и сестёр, и санитарок — захлестнула операционную. Главный врач тут же на радостях пригласил меня выпить и закусить. Моя проснувшаяся утроба напомнила мне о том, о чём я успел забыть во время операции. Я уже предвкушал удовольствие от выпивки и закуски. Но на моё несчастье в дверях обозначился пилот, парень чуть старше меня, и уверил всех в том, что вылететь следует немедленно, так как быстро смеркается, и в таких условиях посадка самолёта в Киеве может оказаться опасной или даже неосуществимой. Ничего не поделаешь. В жизни у меня бывали и более продолжительные голодовки. Пришлось лететь.

Полетели. Как только самолёт набрал высоту, пилот попытался убедить меня в том, что уже смеркается и посадка в Киеве невозможна. Зато в пяти минутах отсюда, возле села, в котором живёт его тёща, можно сесть. А уж тёща накормит нас так, как самым капризным гурманам не снилось. Этот аргумент оказался для меня неотразимым, и я согласился на вынужденную посадку.

Вскоре показалось нужное нам село и шалаш сторожившего бахчу, на попечение которого пилот собирался оставить самолёт на ночь. Заход на посадку почему-то оказался неудачным. Мы чуть не врезались в деревья на опушке леса. В последний миг пилот рванул штурвал на себя, и самолёт круто взмыл вверх. Мы сделали ещё один круг. Я смотрел, как мальчишки мчатся из села к убранному полю рядом с бахчёй. Второй заход на посадку оказался удачным. Мы выбрались из самолёта. К пилоту подскочил его восьмилетний сын. Но общение с отцом продолжалось недолго. Самолёт оказался интереснее человека, пусть даже родного.

Пилот предложил пойти в село напрямик через лес. Сказал, что так ближе. Меня это несколько удивило. Я ведь видел, что пацаны бежали из села по открытой местности. Но пилот — решил я — знает лучше. У него ведь здесь сын и главное — кормящая тёща. Минут двадцать мы безнадёжно блуждали по лесу. Стало темнеть. Внезапно на нас обрушилась гроза. Но какая! Я промок не до нитки — до мозга костей. Пилот сник и не понимал, где мы находимся. По мху на деревьях я примерно представил себе стороны света и, вспомнив, как сверху выглядел этот, казалось бы, небольшой лес, взял команду на себя. До меня, наконец, дошло, чего стоит пилот, его квалификация и умение ориентироваться. Вскоре мы вышли на опушку, правда, далековато от села. Гроза прекратилась так же внезапно, как началась, но дождь продолжал моросить.