Обычный смотр в парадной обстановке, с играми и состязаниями, по решению амирспасалара был отменен — полководец спешил навстречу султану. Тамар и ее супруг встретили Захария с радостью.
— Я не буду задавать Закарэ ненужных вопросов, — объявила царица. — Уверена, что мы победим Нукардина!
— Помогут Бог и родные горы! — неточно вспомнил слова амирспасалара Сослан.
Амирспасалар сидел задумавшись и не сразу ответил Сослану:
— Разве я говорил «родные горы», государь Давид? Утверждаю и считаю доказанным: горы не всегда благоприятствуют обороне обширного государства.
Сослан с удивлением воззрился на амирспасалара.
— Но ведь всегда в горах спасался наш народ от вторгавшихся врагов! — возразила царица.
— Ты права, государыня. Но это допустимо, когда нет больших городов и многочисленных селений на равнине. Конечно, можно и теперь нам отсидеться на горных вершинах и в непроходимых ущельях, наблюдая сверху, как сельджуки вырезают и грабят мирных жителей… — нахмурился Захарий.
— Бог знает, о чем говорим мы вместо дела! — негодующе воскликнула царица. — Расскажи лучше, Закарэ, как мыслишь одолеть султана?
— Да, дорогой, поведай нам свой план сражения, — повторил за ней Сослан.
Амирспасалар прислушался. Со стоянки воинов доносилась походная песнь:
А в знойных степях и на горных высотах
Развернулись знамена Тамар…
Захарий улыбнулся знакомой песне. Усевшись поудобнее на складном стуле, он вполголоса стал излагать царице и Сослану свой план сражения.
На недолгом военном совете амирспасалар не сообщал подробности похода — о них, кроме царицы и Давида Сослана, знали лишь князь Иванэ и спасалары авангарда.
— Господа спасалары, мы не можем дожидаться того, что решит сделать с нами Нукардин! Разбить более сильного врага возможно лишь идя на риск, уповая на Бога, на святые молитвы великой царицы и мужество наших воинов, — так начал свою речь на совете амирспасалар.
Военачальников очень удивило распределение воинских частей. Амирспасалар перевернул на этот раз весь обычный боевой порядок, значительно усилив авангард, передав ему всю тяжелую конницу — десять тысяч закованных в железо всадников, шедших о двуконь.
— Дабы на свежих конях могли принять бой с Нукардином наши латники! — пояснил амирспасалар.
В авангард были переданы также дорийская конница Мамиконяна и оба тумана кипчаков Савалт-хана, хотя последние обычно держались в резерве. А горскую пехоту, также вопреки обычаю и несмотря на яростное возражение храбрых вождей — Аспаанидзе, Григолидзе и других, амирспасалар придал главным силам, обязав конные отряды с перевала Мецрац подвозить ее на своих конях, для ускорения подхода к месту боя… Командующему главными силами Давиду Сослану по распорядку похода была оставлена вся княжеская конница Западной и Восточной Грузии, армянские дружины и аланские конные отряды.
Расходясь с военного совета, спасалары вполголоса обсуждали диковинный приказ. Шалва Ахалцихели сказал наедине брату:
— Узнаю нашего Закарэ! Он не признает никакой обороны и подобно льву стремительно бросается первым на врага, как бы силен ни был тот. Однако на сей раз риск чересчур велик! Жарко нам с тобой придется в Басене, дорогой…
— Дай бог, чтобы Сослан вовремя подоспел нам на выручку! — озабоченно отозвался брат.
Огромное войско было выстроено на равнине. Все поле, поросшее выгоревшей за лето травой, расцвечивал лес знамен и тысяч копий со значками. Вокруг поля высились сизые вершины. Сентябрьское солнце косыми лучами освещало панцири и кольчуги, играло на оружии и на длинных шелковых полотнищах стягов с родовым знаком Багратидов и вздыбленным золотым львом амирспасалара. Никогда еще в своей многовековой истории не выставлял Кавказ столь могучее воинство! Сто тысяч воинов, не шелохнувшись, в молчании смотрели вверх, на скалу…
Тамар одна поднялась на высокий утес. На фоне голубого неба четко вырисовывалась стройная женская фигура со скрещенными на груди руками. В воздухе сверкнули мечи. К скале понесся тысячеголосый клич:
— Слава царице царей! Слава!
«Тогда пала царица на колени и долго плакала, молясь Богу».
Глава XX. ГОЛУБЬ ЛЕТИТ В АНИ
Уходя от погони, Гарегин Хетумян выехал ночью в обличье бродячего торговца из Севастии и вместе с войсковым верблюжьим обозом прибыл в Ерзнка. Дауд II, сын Фахр-ад-дина Бахрам-шаха Мангуджакида, одного из вельможных патронов великого Низами, посвятившего ему поэму, поддерживал дружеские связи с тбилисским двором, чем и вызвал подозрение зятя Рукн-ад-дина. После занятия Ерзнка наибом падишаха Дауду выбора не оставалось. Он присоединился к султанскому войску.
Читать дальше