Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Игнат перекинул через руку пальто, другой подхватил плотно набитый брошюрами и газетами портфель и, поднявшись по скрипучей деревянной лестнице, оказался на широкой, протянувшейся вдоль реки улице.

Это была Московская — главная торговая, сплошь застроенная магазинами, лабазами, лавками и складами. Местами ее покрывал булыжник, но большей частью она утопала в лужах и грязи.

От Московской перпендикулярно вверх, в гору карабкались улочки, застроенные жилыми обывательскими домами, которыми так залюбовался Игнат, сойдя с поезда.

А на вершине горы, так же параллельно Десне, как и Московская, тянулась едва видимая отсюда, снизу, самая богатая и пышная — Петропавловская. Там стояли дома крупных чиновников и отцов города — именитых владельцев лесопилен, мельниц, крупорушек и других промышленных заведений, размещались разного рода учреждения, гимназии и училища, единственный в городе кинематограф и летний театр варьете.

Центр города на горе сейчас Игнату был без надобности — путь его лежал по Московской в Новую слободу. Там, на окраине, под номером тридцать два, находился знакомый еще с юности дом Панковых. Это было, пожалуй, единственное место, где он мог хотя бы на время устроиться, по крайней мере переночевать.

Григория, к которому он заезжал сюда уже более десяти лет назад, в Брянске не было. Но именно от него, находящегося теперь в Петрограде, Фокин знал, что в доме остались старики родители и младший брат Семен и что они будут рады, если Игнат остановится у них.

— Я уже Семену написал о тебе. Его ты не минуешь, с ним и его товарищами в арсенале тебе непременно придется иметь дело. Так что хоромин наших, как видишь, не миновать, — говорил, прощаясь, Григорий…

Игнат пересек Соборную площадь. Теперь пройти мимо Петровской горы — и Слобода почти рядом.

Однако, поравнявшись с белым двухэтажным зданием, он неожиданно направился к нему.

Широкие каменные ступени вели к массивным дубовым дверям. А справа и слева от этого внушительного крыльца стояли две тупорылые на огромных колесах пушки. Это были старинные, скорее всего времен Отечественной войны 1812 года, артиллерийские орудия. Об их солидном возрасте свидетельствовала и сама форма — пушки без замка, предназначенные палить ядрами, а не снарядами, и патина, пробивавшаяся сквозь слой краски на их бронзовых стволах.

Здание с пушками было главной конторой Брянского арсенала.

Вот и превосходно, сразу решил Игнат, вместо того чтобы оказаться за домашним самоваром, лучше сразу за дело. Благо и скарба никакого, нечего забрасывать в Слободу.

Младший Панков узнал Фокина сразу, как только влетел в комнатушку заводоуправления, где уже находилось двое или трое арсенальцев и куда его вызвали срочно из цеха.

— Игнат Иванович, с прибытием! — Темно-карие глаза Семена заблестели, и он крепко стиснул широкой, сильной ладонью руку Фокина.

— Неужели ты? — искренне удивился Игнат. — Как же вырос! Григорий не зря предупреждал: «Не узнаешь брата, настоящий богатырь!» Постой, как же умудрился меня узнать? Ведь пешком под стол ходил, когда я у вас бывал. Лет восемь тогда тебе исполнилось? Ну да, а теперь — все восемнадцать! Ну, здравствуй, здравствуй…

Семен от таких слов заметно смутился, но тут же обернулся к сидевшему за столом:

— Ну что я тебе, Кульков, говорил? Помнишь, уверял: пришлют к нам в Брянск из центра такого, что лучше и не надо! Теперь-то видишь?.. — Он вдруг сбил на затылок кепку и шагнул ближе к Кулькову. — Погоди-ка! А ты, что ж, здесь антимонию развел? Я думал, меня на радостях от станка затребовали, а ты, выходит, проверку учинил?

Кульков — лет двадцати пяти, крупная фигура, по-мужски резко очерченное лицо, волевой подбородок — опустил глаза.

— А что я? Я — ничего. Никаких сомнений не имею, — с трудом поднял лицо и протянул Фокину его мандат, который до этого беспокойно теребил в руках. — Все правильно пропечатано: «Член Московского областного бюро РСДРП (б), уполномоченный по Орловской губернии…» Так что если поначалу что и не так…

— Бывает, — улыбнулся Игнат и заговорщицки показал на свою шляпу, которую держал в руках. Пальцы его были тонкие, чистые, из-под рукавов темно-серого пиджака выглядывали крахмально-снежные машкеты и под таким же крахмальным воротничком повязан галстук.

— Ага! — кивнул головой Кульков. — Это самое и сбило с толку. Так что извиняйте, товарищ Фокин, если маленько того… У нас тут, знаете, какая свистопляска — кто вчера еще барином был, в морду нашему брату, рабочему, норовил двинуть, сегодня уже нацепил на грудку красный бант. Но у нас глаз наметанный: руки, которые никогда не держали кувалду или иной рабочий инструмент, завсегда человека выдают. Ну а если в придачу всякие там сорочки и прочие гляже-манже, то уж…