Эдвард Резерфорд: Русское

И тут ему в голову пришла одна мысль.

– Кстати, – сказал он. – Сегодня утром, когда вы рассказывали мне о своих делах, я хотел вас кое о чем спросить. Я, если честно, не совсем понял.

– Да?

Слегка нахмурившись, Сергей взглянул на него:

– Кто такой торговый агент?

В этот вечер Павлу Боброву не хотелось сидеть в мрачном сумраке ресторана. Он взглянул на часы. Восемь сорок пять. Бар на пятом этаже был открыт еще пятнадцать минут. Он направился прямо к лифтам. Через минуту он подошел к стеклянным дверям.

Варя была одна в баре. На часах – восемь сорок пять. Она ничего не имела против этого мужчины, который сегодня утром так красиво говорил по-русски, но менять правило было нельзя.

– Закрыто! – крикнула она и исчезла на кухне.

Павел Бобров сидел у окна и смотрел на крыши Москвы. Солнце уже садилось. Слева виднелась одна из тех высоких массивных высоток, которыми Сталин украшал город в последние годы своего правления. Символы новой эпохи, как Эмпайр-стейт-билдинг. Символы непреклонной власти, как мрачные стены Кремля.

Но означали ли они Россию?

Нет, вряд ли. Даже сейчас он не мог сформулировать, не знал, что есть Россия. В том не было ничего удивительного. На протяжении веков она не поддавалась определению. Часть ли она Европы или Азии – что вообще означают эти слова? Никто из писавших о ней не смог бы рассказать ему, что такое эта огромная земля и чем она может стать. Правда, и в Кремле никто этого не знал.

Но что бы там ни было, ему казалось, что она на какое-то мгновение открылась ему в тот день в Русском.

Столица была тиха в этот вечер. Еще долго после наступления темноты Бобров сидя у окна, смотрел на крыши домов и размышлял.

Высоко в залитом звездным светом летнем небе время от времени проплывали бледные облака, двигаясь неторопливой процессией, сияя в отражении полумесяца, который поднимался на юге.

И ветер тихо веял над этой землей.