Эдвард Резерфорд - Русское

А раз в год Павел вывозил жену либо на русский дворянский бал – солидное мероприятие, где можно было увидеть пожилых джентльменов в царских орденах, – либо на более раскованный бал «Петрушка». Оба бала были довольно изысканны, проходили в больших нью-йоркских бальных залах и хорошо посещались.

Таким образом русская община с поразительным упорством держалась и выжидала.

Но чего? Павел первым из всей семьи отважился вернуться. Может быть, кто-то из его дядьев или кузенов надеялся на возвращение царя? Хотя Nicolas и его семья были уничтожены, династия выжила благодаря великим князьям, и такая реставрация была технически возможна. Но Павлу было трудно себе это представить. Не мог он помыслить и о том, чтобы покинуть свой дом в Нью-Йорке. «Но если что-то изменится, если что-то откроется, тогда хорошо бы принять в этом участие», – говорил он. Это было довольно смутное стремление, возможно обусловленное лишь полуосознанными эмоциями.

Какая это была удача – встретиться с Сергеем Романовым. В прошлом году они познакомились на торговой ярмарке в Нью-Йорке. Русские искали возможности для разработки компьютерного программного обеспечения в Москве по лицензии западных компаний. У Романова была хорошая команда, но мало представления о таковом бизнесе, и Павел, который продавал настольные компьютеры, был рад оказать ему некоторую помощь как в установлении контактов, так и в его плохом английском. Только на второй день Бобров заговорил о том, что надеется когда-нибудь съездить в Советский Союз и посетить старое имение семьи. Единственная проблема, объяснил он, как туда добраться, поскольку его не было ни в одном туристическом маршруте.

– Это маленькое местечко под названием Русское, – сказал он.

– Но, Павел Михайлович, – воскликнул Романов, – ведь это же родина моего деда! Я сам никогда там не был. Приезжайте в Москву, дорогой, и мы вместе туда съездим.

И вот он здесь, и за ним заедет Романов.

Они договорились встретиться перед отелем в шесть пятнадцать. Слишком рано, чтобы завтракать в похожем на пещеру ресторане, но накануне вечером Павел заметил, что на пятом этаже есть бар, который открывается в шесть, и теперь он туда и направился.

Это было маленькое помещение, типичное для таких баров. Под стеклянным прилавком – тарелки с ломтиками сыра, нарезанной колбасой, пирожки, сваренные вкрутую яйца и, конечно же, белый и черный хлеб. В больших кувшинах – яблочный и виноградный сок, есть также кофемашина и самовар.

Поесть можно было за стойкой у окна. Вдоль одной из стен стояли четыре маленьких столика. Большие стеклянные двери позволяли видеть людей внутри, а время открытия было обозначено на стекле.

Было пять минут седьмого, когда он поднялся туда. Внутри симпатичная, со скучающим взглядом блондинка лет двадцати выкладывала тарелки с едой. За ее спиной крупная сварливая женщина лет пятидесяти мрачно разглядывала хлеб. Павел попытался открыть стеклянную дверь. Она была заперта.

Девушка взглянула на него и что-то сказала пожилой женщине, но та даже не удостоила его взглядом. Павел посмотрел на часы и постучал по стеклу, показав на время. Девушка молча смотрела на него, а крупная женщина обернулась и крикнула: «Закрыто!» Самое знакомое слово любому туристу в России.

И тут девушка улыбнулась.

– Мне скучно. Мне скучно, скучно, скучно.

Она часами бормотала это слово себе под нос, почти как монахи – молитву Господню.

– Мне скучно… – Это была ее литания.

Людмила Суворина была девушкой с интеллектом; ее отец Петр тоже был человеком интеллектуальным, пока не начал пить, а отцом Петра был Дмитрий Суворин – композитор. Еще несколько лет назад его вообще не упоминали, поскольку он попал в ГУЛАГ. И хотя в последнее время его музыкальное наследие, включая вышеупоминавшуюся сюиту, снова стало востребованным, сей факт не принес Людмиле никакой выгоды. Петр умер, когда ей было пять лет; ее мать вышла замуж за железнодорожника, и они жили в большом обшарпанном панельном доме на окраине города, в унылой четырехкомнатной квартире, которую делили с другой семьей. На этой улице был квартал из четырех таких домов, стоявших отдельно друг от друга, и сверху на них были водружены большие металлические буквы, выкрашенные красной краской. Надпись гласила: КОММУНИЗМ СТРОИТ НОВЫЙ МИР. На ее доме красовалось слово МИР.

Людмила была ленива. Ей следовало бы заняться чем-нибудь посерьезней, но она предпочитала не напрягаться. Она любила танцевать. У нее была хорошая фигура, стройное и сильное тело. Иногда она подумывала о том, чтобы поторговать собой, как те длинноногие девушки в вестибюле. Некоторые из них были студентками. Одна из них была замужем и копила деньги на домик в деревне. Много лет назад такие девушки мечтали подцепить иностранца, который бы влюбился, женился и увез их из России. Но теперь они стали мудрее, поскольку подобное никогда не случалось. Они брали деньги – твердую валюту – и тем довольствовались.