Эдвард Резерфорд - Русское

Дмитрий был доволен музыкальными характеристиками: у медведя была медленная, с сильными акцентами мелодия, представляющая его простую натуру и его тяжелую поступь; у жар-птицы – навязчивая, всего лишь в несколько тактов фраза, которая вдруг рассыпалась в стаккато на сверкающие осколки, словно это вспыхивали, как пламя, волшебные перья.

Вернувшись в город, охотники дрессируют медведя для выступлений в цирке, и музыка изображает уговоры и удары, страдания медведя и его неуклюжие шаги, когда, повинуясь, он начинает топать по арене. Сюита была полна пафоса и юмора. Дети Дмитрия хлопали в ладоши и смеялись.

Но получит ли эта сюита одобрение властей?

Дмитрий на мгновение прервал свою работу. Снаружи виднелись крыши соседних зданий. Высоко в осеннем небе висела почти полная луна. И он знал, что в трех милях отсюда, в своем кабинете, в сердцевине Кремля, в этот час наверняка занят делом еще один человек.

Не было никаких сомнений в том, каких поразительных результатов добился Сталин. В начале 20-х годов, после руин, оставленных Гражданской войной, каким неопределенным казался дальнейший ход революции. Руководству даже пришлось какое-то время мириться с новой экономической политикой, которая несла в себе все признаки капитализма. Но затем Сталин навязал свою волю: дело, начатое Лениным, он завершит. И перемены были ошеломительными: все деревни превратились в совхозы и колхозы, независимые крестьяне Украины были массово депортированы. Первый грандиозный пятилетний план развития промышленности был выполнен чуть более чем за четыре года. Россия теперь действительно была мировой индустриальной державой. Но какой ценой? Сколько людей погибло? Ему не хотелось думать о том, сколько именно.

Россия поднялась, как огромный медведь, ни больше ни меньше. Казалось, нет ничего такого, чего могучий медведь не добился бы своей огромной силой, оставалось только направить ее куда следует.

И все же он скучал по тем прежним дням. Тогда все было гораздо веселее. Такие литераторы, как Булгаков и Пастернак, были вольны говорить все, что им заблагорассудится. Эйзенштейн ворвался в мир кинематографии со своим удивительным фильмом. Живопись была еще авангардной, пока нынешняя доктрина социалистического реализма не обрекла ее на унылое изображение идеализированной жизни пролетариата.

Теперь надо быть осторожным. Его знакомый, который в тридцать втором году по глупости прочел стихотворение, высмеивающее Сталина, – и сделал это в квартире у своего друга, среди своих, – исчез через неделю. Фильмы Эйзенштейна теперь снимались под личным руководством Сталина, пересматривалась история.

– Я могу только благодарить Бога, – говорил Дмитрий своей жене, – что никто еще не нашел способа руководить музыкой.

Его творчеству, как и творчеству Прокофьева и Шостаковича, никто особо не мешал.

Еще несколько минут Дмитрий напряженно сочинял: кода обретала форму. В квартире было тихо – его маленькая семья спала. Дмитрий написал первые такты заключительного появления медведя.

Его сыну Петру было всего девять лет, но Дмитрий уже заметил внимательный, задумчивый взгляд его темных глаз.

– Может быть, ты станешь ученым или художником, – любил говорить ему Дмитрий.

Во второй части сюиты одному из охотников удается, подкравшись к жар-птице, вырвать у нее перо, которое он приносит в цирк. Как искрится и сверкает перо! Будто бы человек только что открыл силу и чудо электричества, и при появлении этого удивительного пера музыка заряжается хроматической энергией.

Конечно, с его стороны было глупо делать подобные замечания, даже с глазу на глаз. Но разве можно было сдержаться? В прошлом году режим фактически объявил, что ряд научных дисциплин должен быть упразднен: генетика, социология, психоанализ. Причина – только что была опубликована великая Конституция Сталина, провозгласившая СССР совершенным демократическим государством. Как же тогда могут существовать науки, которые говорят о детях из бедных семей, о наследственных различиях, социальных проблемах или о неблагополучных людях?

И вот однажды вечером, сидя дома с друзьями, Дмитрий обратился к маленькому Петру и сказал:

– Ты ведь понимаешь, что эта конституция – вопиющая ложь?

Вот что он тогда сказал, но и этого было достаточно.

Только неделю спустя до него дошло, что именно случилось. Выражение в глазах мальчика говорило само за себя. Однажды днем Дмитрий работал за кухонным столом и вдруг увидел, что маленький Петр пристально и обвиняюще смотрит на него. Затем, когда Дмитрий, инстинктивно притянув сына к себе, обнял мальчика, он почувствовал, что Петр вдруг напрягся и, отстранившись, виновато, с явным смущением посмотрел на него. Дмитрий сразу обо всем догадался, все понял. И сын это понял. И оба не проронили ни слова.