Франтишек Кубка - Избранное

— Свечи, — приказал сэр Томас.

— Этот семисвечник из александрийской синагоги. Тоже добыча французского консула.

На портрете Елизаветы ожили краски. Волосы приобрели медовый оттенок, а жемчужное ожерелье в глубоком декольте стало прозрачным. Зеленая накидка королевы походила на листья кувшинок.

Иржик старался не глядеть на портрет. Но сэр Томас сказал:

— Вы любите эту женщину. Вы любите ее, — повторил он. — Почему же вы стыдитесь этой любви? Все, кому она хоть раз улыбнулась, любят ее и готовы ради нее на смерть. Вместо оторванной снарядом руки позволяют прикрепить себе железную, как Христиан Брауншвейгский, чтобы снова драться за одну только ее улыбку. Или убегают от нее в леса Ориноко. А может быть, в Индию. Возвращаются и сопровождают ее в свадебном путешествии по Рейну. И на другой день слушают, как ее приветствуют колокола собора в Вормсе. А вечером передают ее в объятия черноволосого пфальцского принца.

— Вы тоже ее любите, — сказал Иржик.

— На площадках в Ричмонде я играл с ней в теннис. Вместе с нами играл принц Генри. Он умер, когда она, пятнадцатилетняя, стала невестой Фридриха. Ее сына зовут Фридрих Генри. Сэр Уолтер Рэли, — надеюсь вы уже прочли его «Историю мира», — сидел в это время в заточении в Тауэре, но все же и он протестовал против того, чтобы ее в четырнадцать лет выдали замуж за герцога Савойского. Он писал, старый пират и поэт, что нельзя отдавать католическому принцу самую ценную жемчужину королевства. Но на самом деле просто не хотел, чтобы она покинула Англию. Рэли с радостью увидел бы ее на английском престоле, именно поэтому он присоединился к заговору против ее отца Якова. А ведь ей тогда не было еще и девяти, и в детстве она была не так красива, как позже. Тогда Елизавета походила на свою бабку Марию. У нее было круглое лицо. Но позже сходство со Стюартами изгладилось. В глазах ее светится южная страсть. Но сердцем она северянка.

Сэр Томас описывал королеву как статую, вазу или икону.

— Вы любите ее, — повторил Иржик.

— Ей двадцать семь, а мне сорок. У нее семеро детей. А может, уже и восемь, я не успеваю считать. Вот это загадка. При ее-то рыбьей холодности!

— У нас в Кромержиже в аптеке над прилавком висела русалка. Она возносилась, как ангел над рождественскими яслями. Ребенком я боялся ее.

— И я боялся ее… — вторил сэр Томас.

Оба они невольно исповедовались в любви к этой женщине на картине. Исповедовались, и ненависть их друг к другу росла.

— Вы любили ее до того, как она стала невестой Фридриха, — прошептал Иржи.

Сэр Томас вскочил и выбежал из залы. Иржик остался наедине с портретом. Он не глядел на стену, но чувствовал, что женщина на картине насмешливо улыбается. Кто ей смешон? Оба они? Или она смеется над собой? Над своей великой печалью? Над тем, что она при всей своей бедности раздала?

Сэр Томас бродил в потемках по саду. Звенели фонтаны. Стрекотали цикады. Где-то далеко шумел город. Завеса тумана возносилась над Золотым Рогом. С неба падали августовские звезды.

Иржик задул свечи. Горел один лишь светильник. Картина на стене снова помертвела. И только зеленоватые глаза продолжали искриться.

Он вышел из залы и покинул этот спящий дом.

Янычар на карауле отдал ему честь.

День был как день, самый что ни на есть обычный. Шумели базары, с минаретов кричали муэдзины, дервиши плясками и выкриками прославляли аллаха и Магомета, пророка его, собаки бродили по улицам и дворам, жены пашей возлежали у фонтанов и в тенистых беседках под сенью олив и кипарисов в дворцовых садах, евнухи в Диване ставили в вазы свежие тюльпаны и взбивали подушки, голуби кружили над мечетью Баязида, на ступеньках у колонны Константина спали на солнце нищие, караван верблюдов тянулся на север к Эдирне через ворота в укреплениях, подходили и отчаливали корабли под разноцветными парусами. Мраморное море блестело как серебряное блюдо. Женщины под чадрами семенили мелкими шажками, направляясь к лавкам зеленщиков, караулы стражников недвижно стояли на перекрестках улиц. Великий муфтий совершал молитву в мечети Сулеймана. Продавцы фиников и инжира протяжными криками нахваливали сладость и свежесть своего товара, пекари пекли плоские лепешки, а сапожники чинили обувь. В садах султана ликовали птицы. По мосту через бухту Золотой Рог сновали кареты и деревенские арбы, всадники гарцевали на стройных конях, в храме Божьей мудрости толпы анатолийских крестьян глазели на колонну, покрывавшуюся капельками воды. В порту цыганки гадали по руке кандийским морякам, рыбаки, кляня судьбу, тащили из воды черные сети, на холме в Галате случился пожар, и теперь усатый ходжа заклинал огонь.