Франтишек Кубка - Избранное

И случилось так, что герцогского хлебореза, как дорогого гостя, посадили возле жены бургомистра; и оба они до того полюбились друг другу, словно тайный яд отравил им кровь. Они чувствовали: этой ночью они будут вместе или умрут.

В то время как пьяные, шумные гости все больше распалялись от танцев, эти двое сидели за столом смертельно бледные и безмолвные. Прелестного пана из Хоустника била дрожь, и тем же трепетом отвечало ему благоуханное, розовое тело Аполлены, ни в чем не похожей в эти минуты на свою покровительницу, целомудренную мученицу из Александрии. Забыла она, что дома у нее трехлетнее дитя с полуслепой няней, забыла, что она — супруга благородного Рамю-Лорана, друга герцога, — и только не сводила глаз с золотоволосой головы и юного лица чужеземца. Ян не ел, не пил; после полуночи, когда Рамю-Лоран уснул над кубком под сенью красноватой виноградной лозы, он поднялся, взял Аполлену за руку и повел ее по склону виноградника на площадь, где храм и ратуша походили на зубцы, воткнутые в синий полукруг звездного неба. Перед постоялым двором Ян пожатием руки приказал Аполлене ждать, и вскоре вернулся со своим конем, и, обняв за талию, поднял ее и посадил перед собой в седло. Молча мчались они по лунной долине на север вдоль реки Соны, мимо города Дижона, бросив все — службу у князя, мужа и ребенка, дом, покой жизни временной и вечного спасения.

Переночевали они на постоялом дворе под Дижоном. Оттуда пан Ян послал герцогу Фредерику письмо, в котором просил простить его за то, что он покинул двор и поспешил на родину. На следующий день Ян с Аполленой скакали на север, объезжая города. Через несколько дней достигли Леманского озера и немецких земель. Там, недалеко от города Фрайбурга, предстали они перед капелланом горной церквушки, назвавшись женихом и невестой. И как все, что происходило с той ночи на винограднике, свадьба эта, свидетелями которой стали пастух и ризничий, была словно сон, дикий и мрачный, какие мучат тех, кто выпил отвару болиголова. Капеллан перекрестился, получив от жениха горсть золотых монет, в голове его мелькнула мысль о грехе. Но золото отогнало ужас пред огнем адовым.

После двух месяцев пути пан Ян Ржебржик из Хоустника с молодой женой добрался до Чешской земли. Но он не остановился у отца в Праге, а уехал в Хоустник и поселился там, избегая соседей. Счастье молодых людей было безмерно и не нуждалось в том, чтобы видеть свое отражение в глазах людей. И такова была их грешная радость, что они забыли, каким путем попали на супружеское ложе. И в радости этой позабыла Аполлена, что живет где-то на свете ее дитя. Упоение длилось много месяцев и не иссякло, даже когда родилась девочка, которой дали имя Яна в честь отца и в память о винограднике над рекой Соной.

Но год спустя, когда дочь вымолвила первые свои слова, упала Аполлена в обморок. Ибо грудь ее сдавило внезапное воспоминание о покинутом в Боне ребенке, который, наверное, так же зовет маму. Приведенная в чувство, она заплакала и проплакала много ночей. С этого момента перестала она быть женой своему супругу и на ее открытом бургундском лице, которое так полюбила вся челядь Хоустника, появилось выражение страдания. В душе зародилась мысль о побеге из этой страны, ставшей ей вдруг немилой и чужой. Опротивела ей речь пахарей и сеятелей в полях, опротивел крепкий, но бедный замок; она возненавидела леса, которые прежде всегда привлекали ее взор своей изменчивой зеленью; возненавидела она и своего прелестного супруга, который с такой уверенностью входил к ней в спальню и недоумевал, когда она внезапно и капризно отвергала его ласки. Уставившись в пустоту, сидела Аполлена одна с дочкой, которая уже начала кое-как ковылять.

Как-то весенним вечером она исчезла. Ушла с ребенком, без предупреждения покинув супруга. Тот погнал всадников во все концы, сам отправился по дороге к Усти-над-Лужницей, съездил в Прагу и вернулся в Хоустник, убедившись, что жену, которую он заполучил грехом, — грехом новым и не новым, — и потерял. И проклял он ее, и ожесточился в сердце своем, как только могут ожесточаться мужчины нашей крови. Он уехал в Италию, где поступил на службу к дожу города Венеции.

А Аполлена все же сумела добраться с ребенком до Бона. Трудным был этот путь. Шла пешком, ехала на чужих телегах и лошадях, дни и ночи, по незнакомым местам, горам и лесам, просила милостыню у богатых и улыбалась беднякам, смягчая сердца ландскнехтов видом ребенка. Священники и монахи кормили их, давали старые башмаки и обноски. Шла Аполлена и в дождь и в грозу, и глаза ее устремлены были к западу; платье изорвалось, истомились тело и душа. Но вот открылись ей светлые озера и ледники над ними, и прошла она краем зубчатых, причудливых скал со странным названием Юра́, перешла вброд две большие реки — первые из встретившихся ей на пути, которые текли к южному морю. И очутилась Аполлена в тот час в виноградном краю над рекою Соной.