Франтишек Кубка - Избранное

У Иржика кровь ударила в голову.

— Я сказал что-то неприятное для вас, господин? — озабоченно спросил старик.

— Нет, нет! Рассказывайте. Сколько я скитаюсь по свету, но еще не встречал никого, кто столько знал бы о семье моего короля. Я видел только двух его детей — Фридриха Генриха и Рупрехта, которого должны были назвать Пршемыслом, потому что он родился в Праге. Королева бежала из Праги перед самыми родами… — Иржик умолк. Потом продолжил: — Юность я провел в городе Кромержиж на Мораве. Там есть храм святого Морица.

— Мориц был христианским воителем, как я слышал, — сказал старец. — Он командовал римским легионом, в котором солдаты-христиане не желали приносить жертвы идолам. За это император Диоклетиан {160} 160 Диоклетиан (243 — между 313 и 316) — римский император в 284—305 гг., в 303—304 гг. предпринял гонение на христиан. велел их всех убить. Много крови было пролито по таким вот неразумным причинам. Я верю только в свой фарфор.

И он принялся на все лады нахваливать фарфор, хотя Иржик его уже не слушал.

А за окном экипажа мелькали луга с черно-белыми коровами, деревенские дома с узкими фронтонами, каналы с пузатыми лодками на них, разноцветные мостики, дамбы, поля гвоздик и маков, аллеи тополей и ольхи, вербы на болотах, все то, что он видел и день и два назад.

— Моя земля похожа на вашу, но в ней больше разнообразия! — сказал Иржик.

— Вашу землю создал бог, а нашу — люди, — заметил господин Остерхоут. — Все люди занимаются делом, которое кто-то когда-то начал. Особенно мы, голландцы.

Так за разговором они добрались до Делфта, который оказался миниатюрным Роттердамом, с точно таким же собором, узкими и аккуратными домиками на площадях и с цветами на окнах.

Господин Остерхоут пригласил Иржика к себе на ночлег.

— Люблю гостей, — сказал он, — не выношу одиночества. Всех моих родных унесла чума. Это мне наказание за грехи, которых я не совершал.

За столом прислуживала глухая старуха в длинной черной юбке, в белом чепце на лысой голове и деревянных башмаках на босу ногу.

— А я пока что еще не наказан за грехи, которые уже совершил, — сказал Иржик.

— Бог несправедлив, — заключил старик. — Впрочем, что такое грех, а что — нет? Сто лет назад во времена Рабле люди задумывались об этом меньше, чем сейчас.

После ужина господин Остерхоут спросил:

— Хотите поглядеть на королеву? У меня есть ее портрет на фарфоре, сделанный в моей мастерской.

Он принес тарелку и протянул ее Иржику.

— Это сделано по рисунку делфтского мастера ван Миревельта. Вы только посмотрите поближе!

Иржик узнал портрет, украшавший кабинет сэра Томаса в Пере. Это из-за него он натворил в Стамбуле столько грехов!

— Она все так же красива? — спросил он как можно равнодушнее.

— Еще красивее! — восторженно воскликнул мастер Остерхоут. — Она как весточка из прошлых веков.

— Для кого вы сделали эту тарелку?

— Для королевы. Это был ее подарок Христиану Брауншвейгскому. Двенадцать тарелок с золотым ободком, а на дне — портрет леди Бесси. Я велел изготовить тринадцать штук. Двенадцать я продал ей, а тринадцатую оставил себе.

Иржик отвел глаза от тарелки и протянул ее мастеру.

Но то ли рука у него дрогнула, то ли тряслись сухие пальцы мастера Остерхоута, но тарелка выскользнула, упала и разбилась вдребезги.

Оба вскрикнули. Расстроенный Иржик просил прощения, предлагал расплатиться и проклинал самого себя.

Господин Остерхоут побледнел.

Иржик, ползая на коленях, подобрал с пола осколки. А старик, с трудом склонившись над столом, попытался их сложить, обронив при этом:

— Красивый фарфор разбивается на красивые куски. Я склею их. Отрубленную руку господина Христиана не приставишь к туловищу. Но вы, молодой человек, будьте настороже! Не то вас настигнет кара за ваши грехи!

Мастер Остерхоут не верил в бога, зато он был суеверен. Поэтому утром он не повел Иржика в свою мастерскую чудес, как хотел раньше. Да и самому Иржику было как-то не по себе.

С’Графенхаге, то есть графский заповедник, или Гаага, была попросту большой деревней. Чтобы пересечь ее, Иржику не потребовалось много времени. Найти здесь что-либо было несложно. Гаага с ее садами, прудами и дамбами в плане напоминала крест. Песчаные пригорки с трех ее сторон люди превратили в пастбища, поля и сады. С четвертой стороны через луга вела дорога на Схевенинген, рыбачий поселок у моря. Там крутились новые ветряные мельницы. В лучах солнца золотился прибрежный песок.