Патрик Рамбо - Битва

— Ланн, друг мой, ты меня узнаешь?

Маршал открыл глаза, но ничего не ответил.

— Он очень слаб, сир, — шепнул Ларрей.

— Но он узнает меня?

— Да, я тебя узнаю, — чуть слышно произнес Ланн, — но через час ты лишишься своей лучшей опоры...

— Stupidità! Ты останешься с нами. Не так ли, господа?

— Да, сир, — вкрадчиво поддакнул Ларрей.

— Как будет угодно вашему величеству, — добавил Иванн.

— Ты слышишь их?

— Слышу...

— В Вене, — сказал Наполеон, — какой-то врач изготовил искусственную ногу для одного австрийского генерала...

— Меслер, — подсказал Иванн.

— Да, Беслер. Он сделает тебе ногу, и на следующей неделе мы отправимся на охоту!

Император обнял Ланна. И маршал зашептал ему на ухо так, чтобы никто другой не услышал:

— Прекрати войну, и как можно скорее, этого хотят все. Не слушай свое окружение. Эти льстивые псы гнут перед тобой спину, но ненавидят тебя. Рано или поздно они тебя предадут. Впрочем, они уже предают тебя, скрывая правду...

Вмешался доктор Иванн:

— Сир, его превосходительство господин герцог де Монтебелло очень слаб. Он должен беречь силы, ему нельзя много говорить.

Император встал и, нахмурив брови, некоторое время смотрел на простертое перед ним тело маршала Ланна. Не замечая пятен крови на своем жилете, он обернулся к Коленкуру:

— Едем на остров.

— Но, сир, малый мост еще не починили.

— Su presto, sbrigatevi! Быстро! Поторопитесь! Придумайте что-нибудь!

Наполеон, действительно, не мог воспользоваться малым мостом: работы по его восстановлению шли полным ходом, но саперам и плотникам мешал непрекращающийся поток раненых. Пытаясь перебраться на остров, эти несчастные толкались и устраивали потасовки за право ступить на настил переправы, они ругались, проклинали и затаптывали друг друга. Веревочные ограждения и оттяжки не выдерживали рывков сотен рук и рвались. Самые невезучие падали в воду и исчезали в темной глубине. Наиболее отчаянные, сохранившие своих лошадей, без колебаний направляли их в воду, рассчитывая добраться до острова вплавь. Коленкур приказал отвязать один из понтонов и, убедившись в его цельности и прочности, выбрал десять гребцов из числа самых крепких саперов, которым и было доверено перевезти императора на Лобау. Уже совсем стемнело, когда понтон с Наполеоном, так и не присевшим за время переправы, уткнулся в берег острова в двухстах метрах ниже по течению.

Бонапарт молча пересек прибрежный кустарник и песчаные прогалины, где скопились тысячи умирающих и тяжелораненых. Они тянули к нему руки, словно он мог излечить их одним прикосновением, но император смотрел прямо перед собой, а офицеры из свиты образовали вокруг него защитное кольцо. Впереди показался большой шатер из бело-голубого полосатого тика. Констан уже ожидал своего хозяина и привычно помог ему снять редингот и зеленый сюртук. Сбрасывая с плеч казимировый жилет со следами крови Ланна, император угрюмо бросил:

— Пишите!

Секретарь, сидевший в передней на диванной подушке, окунул перо в чернильницу.

— Маршал Ланн. Его последние слова. Он сказал мне: «Я хочу жить, если еще могу быть вам полезным...»

— Вам полезным, — пробубнил секретарь, скрипя пером по переносному пюпитру.

— Добавьте: «Как вся наша Франция»...

— Добавил.

— «Но я думаю, что не пройдет и часа, как вы потеряете того, кто был вашим лучшим другом...»

Наполеон шмыгнул носом и замолчал. Перо секретаря зависло в воздухе.

— Бертье!

— Его еще нет на острове, — отрапортовал адъютант, стоявший у входа в шатер.

— А Массена? Погиб?

— Мне об этом ничего не известно, сир.

— Нет, это на него не похоже. Немедленно послать за ним!

Ночь выдалась безлунная. Угасающие пожары заливали левый берег Дуная тусклыми красноватыми отблесками, которые до неузнаваемости искажали и уродовали пейзаж. Поднявшийся ветер шелестел листвой вязов, раскачивал ветви кустарника и гнал по небу черные дождевые тучи.

Между купами камыша по песчаной отмели острова прохаживались император и Массена. Маршал поднял воротник своей длинной серой шинели и сунул руки в карманы. Короткие волосы топорщились у него на висках, словно перья, и от этого в профиль он походил на грифа. Несмотря на громкий плеск разлившейся реки, оба ясно слышали приглушенный шум, доносившийся с левого берега: скрип колес, крики, стук копыт по деревянному настилу малого моста.

Наполеон безжизненным голосом произнес: