Патрик Рамбо - Битва

Постепенно напор австрийцев стал ослабевать. С третьего этажа через приоткрытое окно Буде видел, что их ряды заметно редеют. Генерал скомандовал прекратить огонь, и когда пальба смолкла, все услышали знакомую барабанную дробь. Буде улыбнулся, потряс за плечи бледного, как полотно, молоденького солдата и закричал во все горло, не скрывая свой бордосский говор:

— Эй, ребята! Похоже, мы снова выкрутимся!

Вольтижеры распахнули ставни и сгрудились у открытых окон, с облегчением вдыхая свежий воздух. Из-за деревьев показались зелено-красные султаны фузилеров Молодой гвардии. Уланы бросали свои пики и выхватывали из ножен сабли, больше подходившие для ближнего боя. Сражение на глазах перемещалось в сторону деревни. С ружьем в руке Буде спустился вниз и вышел из амбара, чтобы встретить въезжавший во двор отряд кавалеристов. Офицер с пышным султаном на кивере спешился и доложил:

— Ваше превосходительство, генерал Мутон с четырьмя батальонами императорской Гвардии зачищает Эсслинг от неприятеля.

— Спасибо.

Переступая через лужи крови и трупы, Буде зашагал в сторону полуразрушенной церкви. Из-за кладбищенской ограды донеслись душераздирающие крики. Генерал вопросительно посмотрел на сопровождавшего его лейтенанта Гвардии, и тот ответил, что там режут глотки захваченным в плен венграм:

— Мы больше не можем обременять себя пленными.

— Но сколько их там?

— Семь сотен, господин генерал.

Боеприпасы подходили к концу у обеих сторон. Огонь ослабевал, отчего создавалось ложное впечатление затишья. На самом деле стычки по-прежнему продолжались по всему фронту. Противники сходились в убийственных рукопашных схватках, исход которых зависел от мастерства владения саблей, штыком или пикой. Однако в них уже не было прежнего размаха; противоборствующие стороны обменивались беспокоящим огнем, не давая окончательно угаснуть сражению, атаки потеряли остроту и, скорее, служили целям обороны или выравнивания линии фронта. Гренадерам Ланна стрелять тоже было нечем. Маршалу казалось, что вышедшая из берегов река предала его. В компании со своим другом генералом Пузе он прохаживался по небольшой ложбинке, защищенной от внезапных наскоков австрийской кавалерии плетнями, окружавшими соседние поля: на них лошади запросто могли переломать себе ноги.

Ланн расстегнул мундир. Солнце клонилось к горизонту, но жара по-прежнему стояла невыносимая. Маршал вытер мокрый лоб рукавом:

— Через сколько начнет темнеть?

— Часа через два или три, — ответил Пузе, щелкнув крышкой карманных часов.

— Мы не можем исправить положение.

— Эрцгерцог тоже.

— Значит, продолжаем умирать? Но зачем? Мы сражаемся уже тридцать часов кряду, Пузе, и я сыт этим по горло! Меня уже тошнит от войны.

— Тебя? Ты не получил ни царапины, и ты стонешь? Почти все твои офицеры ранены: Марбо с дыркой в бедре хромает, как утка, Вири получил пулю в плечо, Лабедуайеру картечина угодила в ногу, Ватвиль сломал руку, свалившись с лошади...

— Мы одурманиваем людей водкой, чтобы потом гнать на убой. Этот чертов Бонапарт нас всех тут угробит!

— Ты это уже говорил. Кажется, при Арколе?

— На этот раз точно...

— Ночью мы переправимся через Дунай на лодках и, если не опрокинемся, завтра утром будем в Вене.

— Пузе!

Вопль маршала перекрыл все другие звуки. Пузе с дыркой во лбу мешком рухнул на землю. Подбежавшие гренадеры лишь развели руками: у генерала не было никаких шансов, он умер мгновенно.

— Шальная пуля, — коротко констатировал один из них.

— Шальная пуля, — машинально повторил Ланн и, закрыв лицо руками, отошел от тела друга.

Бессмысленность этого сражения выводила его из себя. Маршала трясло от едва сдерживаемого гнева, когда он шагал в сторону штаба, расположенного в помещении черепичного заводика. Завидев канаву, заросшую густой травой, Ланн устало присел, потом вытянулся на спине и долго смотрел в высокое небо. Мимо прошли четверо солдат; на импровизированных носилках они несли накрытое шинелью тело убитого офицера. В нескольких шагах от Ланна они остановились и опустили носилки на землю, чтобы передохнуть. Порыв ветра откинул полу шинели с лица убитого, и маршал, узнав Пузе, как ужаленный, вскочил на ноги:

— Неужели это зрелище будет преследовать меня повсюду?

Один из солдат вернул шинель на место. Маршал в ярости отстегнул шпагу и швырнул ее на землю.

— Ааааааа! — хрипло завопил он, срывая голос, захлебнулся собственным криком и, сделав несколько шагов на подкашивающихся ногах, обессилено опустился на обочину дороги. Обхватив голову руками, Ланн отсутствующим взглядом уставился в пыльную траву. Солдаты унесли труп Пузе, и маршал остался один. Время от времени громыхали одиночные пушечные выстрелы.