Патрик Рамбо - Битва

— Господин генерал Гвардии, — учтиво поклонился Перигор, — его величество просит вас выйти на передовую.

— Чудесно! — ответил Дорсенн, натягивая белоснежные перчатки.

— Вам назначены позиции справа от кирасиров маршала Бессьера.

— Отлично! Считайте, что мы уже там!

Дорсенн стремительно взлетел в седло, отдал короткий приказ, и императорская Гвардия, всколыхнувшись, тронулась с места с музыкой и развернутыми знаменами, словно отправлялась не на войну, а на парад. Перигор полюбовался прохождением гвардейцев и, нигде не задерживаясь, поскакал докладывать Бертье о выполнении приказа.

С появлением на поле боя меховых шапок Гвардии австрийские пушки ненадолго замолчали, потом стрельба возобновилась с новой силой. Генерал Дорсенн лично контролировал построение своих гренадеров, выстроившихся в три ряда на краю равнины, которая за их спинами начинала полого спускаться к Дунаю. Сидя на лошади спиной к неприятелю, генерал следил за плотностью строя и его, казалось, совершенно не беспокоили пушки и пехота эрцгерцога. Когда ядро вырывало из строя одного из солдат, он командовал, сложив руки на луке седла:

— Сомкнуть строй!

Гренадеры оттаскивали убитого товарища назад и смыкали строй. Когда одному из знаменосцев ядром оторвало голову, на землю полетел дождь золотых монет — бедолага носил свои сбережения на шее. Но никто не осмелился нагнуться и подобрать их, опасаясь выговора начальства, хотя те, кто стоял рядом, все же косились на землю, где заманчиво поблескивали монеты. Ядра продолжали падать среди гвардейцев, и раз за разом звучала команда:

— Сомкнуть ряды!

Раздраженный неудавшейся попыткой окружить французов, эрцгерцог приказал усилить огонь. Рядом с гренадерами, застывшими в положении «на караул», под обстрелом стояли барабанщики; их барабаны мерно и грозно рокотали, заглушая свист ядер и картечи. Очень скоро живая стена гвардейцев заметно поредела. Чтобы закрыть выделенный участок фронта, Дорсенну пришлось построить своих людей в одну линию. Этот героический маневр, призванный произвести впечатление на австрийцев, едва не сорвали удиравшие от кавалерии Розенберга егеря и фузилеры из частей, приданных Ланну. Они бежали, поддерживая раненых, многие побросали оружие и ранцы, чтобы драпать быстрее. Неожиданно для себя часть беглецов оказалась между гренадерами и австрийскими батареями, продолжавшими засыпать их ядрами. И тогда старые ворчуны стали хватать запаниковавших солдат и отбрасывать их себе за спину. Оказавшись в относительной безопасности, некоторые падали на колени, другие, спятив от страха, катались по земле и бились в конвульсиях с пеной на губах, как эпилептики во время припадка. Узнав о беспорядочном бегстве нескольких батальонов, Бессьер с двумя капитанами из своей свиты поспешил собрать тех, кто сохранил при себе оружие.

— Где ваши офицеры?

— На равнине, все убиты!

— Тогда мы вместе идем за их телами! Заряжай! Стройся!

В сотне метров от них Дорсенн зычным голосом повторял снова и снова:

— Сомкнуть ряды!

Один из гренадеров получил осколок в икру. Упав, он изловчился и сгреб монеты погибшего знаменосца, своего бывшего соседа по строю, который прятал их в узелках белого шейного платка. Стараясь не привлекать к себе внимание, гренадер разжал ладонь, рассмотрел свое сокровище и сплюнул — оно больше ничего не стоило. Действительно, на собранных монетах красовался девиз «ЕДИНСТВО И НЕРАЗДЕЛЬНОСТЬ РЕСПУБЛИКИ», тогда как еще 1 января 1809 года император повелел убрать его с денег.

Сумерки рано сгустились над полем боя и остановили сражение, до сих пор не выявившее победителя. Наполеон в окружении свиты штабных офицеров отправился в свою палатку, разбитую накануне на зеленой лужайке в центре острова Лобау. Кортеж неспешно двигался по грунтовой дороге, усеянной пустыми ящиками и снятыми с лафетов пушками. На обочинах щипали травку пугливые лошади, оставшиеся без хозяев. В сопровождении санитаров медленно брели в сторону полевого госпиталя колонны ходячих раненых. У въезда на малый мост император побледнел. Сначала он увидел майора кирасиров, плечи которого сотрясались от беззвучных рыданий, потом узнал докторов Иванна и Ларрея, хлопотавших над пациентом на ложе из дубовых веток и шинелей. Это был Ланн, а Марбо приподнимал ему голову. Бледное лицо маршала искажала гримаса боли, со лба стекали крупные капли пота. Правое бедро стягивала окровавленная повязка. Император потребовал, чтобы ему помогли слезть с лошади, бросился к маршалу и присел у его изголовья: