Александр Тавровский: Каменная могила

– Спасибо! Некогда! – хором извинились мы. – В другой раз!

Набегавшись по городу, мы поняли главное: гульнуть «на все» можно только в киосках «Союзпечати», комиссионках и на собачьем рынке. Там было всего навалом и за рубли.

Собаки нам и не снились. К тому времени мы уже имели на руках восьмилетнюю кошку Машку, похожую на русскую голубую и сибирскую одновременно, десятилетнюю дочку Надьку с характером кошки Машки и восьмидесятивосьмилетнюю тёщу – бабушку Бетю, единственную дочку украинского скотопромышленника Фридмана. К тому же Машка каждый год снабжала нас внуками, от всех котов нашего двора. А бабка Бетя, в отличие от своего папы-скотопромышленника, не очень-то любила животных.

Чтобы с чего-то начать, мы купили в киоске «Союзпечати» на площади Революции толстую газету с частными объявлениями «Тумба» и зашли в комиссионку на Каслинской. Железные двери комиссионки были абсолютно черны, без единой искры и просвета, чёрные решётки на окнах как будто вросли в стены, отодрать их можно было только вместе с ними. И чёрная вывеска над входом. Всё соответствовало духу времени и не привлекало лишнего внимания. Зато внутри магазина было тепло и уютно. Вещи продавались без разбору и «сортового разруба». Но и без всяких дурацких карточек и лагерных номеров на ладонях. Всего было, действительно, навалом, но только в одном экземпляре. Чистейшей воды эксклюзив, мечта парижских модниц и гурманов! Купи жене сапоги и будь спокоен: ни одна сволочь в городе не повторит её следы. Никто не наденет таких же подтяжек, не будет бить мух такой же мухобойкой.

– Как здорово! – восхитилась ты. – Всё-таки в дефиците есть свои прелести. Всё – так неповторимо!

– Рано радуешься! Что-то тут не так.

– Кончай валять дурака! Ты не страховщик, а я не собираюсь страховать у тебя свой дом.

– Это потому, что у тебя нет дома. Но если бы он был… Представляешь: он сгорел и ты получаешь свои денежки!

– Опять ты со своим дурацким подвохом? Не надоело?

– Никакого подвоха! Сгорел – получай!

– А если я его сама подожгу, тогда шиш?

– Тогда – шиш.

– Ну вот! А ты говоришь – никакого подвоха!

Мы просто дурачились. От недостатка кислорода. Нам нравилось это делать. Например, разыграть какой-нибудь свежий анекдот в двух лицах. Смешно, и тебя не касается.

Вся страна, сцепив зубы, шла навстречу своему счастью. И счастье было так возможно, так близко, буквально за первым углом. Впрочем, как всегда. Поэтому председатель облисполкома товарищ Сумин, как истинный коммунист, в последний раз заверял население, что только вчера отправил в Казахстан машины за мясом, и умолял «ничего не делать такого» хотя бы до их возвращения. Газеты печатали фронтовые сводки: продовольствия в городе осталось на два дня, на двадцать четыре часа, на… три или четыре хлебопекарни закрыты на капитальный ремонт в связи с уходом в бессрочный отпуск всего обслуживающего персонала вследствие полного отсутствия муки и электроэнергии, третья колония усиленного режима объявила забастовку, требуя «с воли» хлеба и масла, в телепередаче «Почему бы и нет!» опытный диетолог рассказывал о пользе хлебных крошек, коммунисты образовали фонд помощи жертвам будущих дерьмократических реформ, кое-где в подземных переходах уже накарябывались надписи «Ельцин – еврей!» и «Все евреи – жиды!»

По вечерам, поближе к ночи, это мешало расслабиться перед самоубийством, но днём …

Мы присмотрелись к ценам и таки открыли страшный подвох. Любая заграничная хреновина стоила больше десяти тысяч, а отечественная, наоборот, – меньше. От любой «родной» нашей покупки оставались полтора-два неотоваренных куска, и они уж были точно на выброс. А это – моя трёхмесячная зарплата, а твоя – девятимесячная! Кошмар!

– А ещё говорят, что евреи не патриоты! – разозлился я. – Вчера Жириновский опять выступал перед шахтёрами в новом немецком костюме и казакам звонил по «хэнди», а мы… а у нас…

– Всё! – очень грубо перебила ты меня. – Пока мы тут треплемся, они могут запросто отпустить цены досрочно, например, к Дню Конституции СССР! И мы не купим на свои кровные даже десять стаканов чистой воды!

Я представил себе эти десять стаканов, не купленные на десять тысяч советских рублей, и впервые последнее слово осталось за тобой.

Закрыв глаза, мы одновременно ткнули пальцами в пространство за прилавком, и оба попали точно в один и тот же ультрасовременный советский телевизор «Фотон». Даже «Сделано в СССР» на нём было выбито по-английски. Но цена у него была «домашняя.» И всё остальное, как потом оказалось, тоже.