Луи Нуар - Золотой корсар

Вскоре он прошептал:

– Это он.

Но ни один мускул непроницаемого лица не вздрогнул, выражая обеспокоенность или надежду. Разве что его пес поднял голову, вдохнул воздух, жалобно взвыл и, полаяв немного, успокоился.

Канонада становилась все более ожесточенной, и еврей пробормотал:

– Держится уже довольно долго. – Он нахмурил брови. – Парочка залпов – это бы куда еще ни шло, но не настоящее же сражение!.. Я ведь запретил ему вступать в бой с кем-либо!..

Он выпрямился, и его изможденная рука вытянулась в направлении эскадры, которая вела огонь из всех орудий.

Казалось, он грозит французам, жестом немым и ужасным, и с губ его сорвалось проклятие.

Позади, оскалив зубы, заливался пронзительным лаем пес.

Взгляды обоих – и хозяина, и собаки – пылали огнем.

Но вскоре старик успокоился.

– Проклятый мальчишка! – проворчал он. – Но его можно понять… Какая невероятная отвага! Он достоин того, что его ждет.

Отблески пушечных залпов позволяли уже различить происходящее на рейде.

Большой французский фрегат, шедший на всех парусах, пытался настигнуть некий пароход.

Пароход был небольшой, с низкой посадкой, ничем не приметный; фрегат – огромный и… бессильный.

Фрегат обстреливал врага из тридцати орудий, пароход огрызался лишь одним залпом, но, судя по вспышкам, калибр его пушки был весьма внушительным.

Расправив паруса, на помощь фрегату спешили остальные корабли эскадры, но ветер был слабым.

Позади убегавшего к Алжиру парохода шло красивое трехмачтовое судно, вероятно, добыча.

Зрители выглядели удивленными: ни у одного из известных алжирцам корсаров не было парохода.

Никто из местных разбойников даже не задумывался о том, чтобы заниматься каперством на новых судах.

Кем мог быть этот капитан, столь отважно противостоявший французам?

Некий лоцман, наблюдавший за пароходом в подзорную трубу, воскликнул:

– Вижу на гафеле черный флаг Золотоволосого! Неужто он?

– Ю-ю! [24] Радостный возглас арабов, сопровождаемый определенной жестикуляцией. – возликовали двадцать тысяч глоток, и все уста восторженно повторили: – Это Золотой корсар! Он вернулся! Смерть христианам!

Когда первый порыв угас, толпа начала строить предположения насчет корсара.

– Но откуда у него пароход?

– Он ведь уходил на тартане.

– Почему его так долго не было; три месяца не появлялся?

И у каждого было свое тому объяснение.

Сражение продолжалось.

Пароход держался молодцом: он обходил противника и, держась от него на расстоянии, одно за другим всаживал ядра в его корпус, оставаясь недосягаемым благодаря своей малой объемности и строгому соблюдению дистанции.

Снаряды фрегата не долетали до цели; его же выстрелы били точно.

Трехмачтовик, выйдя из-под обстрела, под неистовые крики «браво» и бешеные аплодисменты вскоре показался у входа в алжирский порт.

Внезапно появившееся сторожевое судно бросилось в погоню за мусульманским корсаром.

И тут случилось странное.

Отойдя от фрегата, пароход восстал из воды – так подымается тяжелогруженое судно, которому вдруг удалось избавиться от груза, – и начал стремительно удаляться, продолжая, впрочем, издевательски обстреливать эскадру.

Восторженная толпа затопала ногами.

Фрегат был весь в пробоинах; пароход оставался практически невредимым.

Под стенами фортов он прошел под исступленные крики встречающих.

Но – странная штука – среди хвалебных слов, адресованных корсару, нередко встречались такие: «малец», «пацан», «ангелочек». Чаще говорили: «золотоволосый мальчуган», чем «золотоволосый корсар».

Чужеземцы этим, разумеется, были крайне удивлены.

Но изумление их удвоилось, когда они смогли разглядеть на полуюте парохода его капитана.

Команда, черная от пороха, вооруженная до зубов, в пестрых восточных одеждах, выстроилась на палубе: солдаты – застыв в неподвижной стойке, матросы – у снастей, офицеры, большинство из которых были еще подростками, – собравшись у банки вахтенного.

На корабле этого корсара царил полный порядок; и матросы, и офицеры выглядели весьма внушительно; на борту стояла мертвая тишина; такая же охватила и толпу, внимательную и взволнованную.

Все взгляды были прикованы к капитану, которому удалось установить на судне столь строгую дисциплину.

То…

То был мальчишка!

Впрочем, в свои шестнадцать он и не мог выглядеть мужчиной.

Одетый на европейский манер – брюки из белого тика, стянутые на боку поясом, легкую куртку с капюшоном, какие носят неаполитанцы, – с непокрытой головой, этот необычный капитан звонким голосом отдавал команды, которые рупор доносил до набережной.