Вадим Хачиков - Дорогие гости Пятигорска. Пушкин, Лермонтов, Толстой

Далее удивительно точно и полно передается перечень недугов, с которыми приезжали на Горячие Воды тогдашние больные. И, в этом смысле, восхищающие поэтической силой, пушкинские строки могут служить и своеобразным пособием для историка курортной медицины. Нам же они позволяют сказать: не только чудесными пейзажами и экзотическим фигурами горцев интересовался Пушкин, живя у подножия Машука, но и вникал, может быть, походя, «в процесс курортного лечения», как бы мы сказали сегодня.

О глубоком интересе «беспечного недоросля» к целебным водам свидетельствует и еще одно место в романе. Это строки в главе седьмой, правда, позднее исключенные из текста – их приводит в своей статье «Гроздья каменного винограда» Ю. Федотов:

Рождению образа помогло подмеченное Пушкиным свойство горячих минеральных источников покрывать отложениями своих солей любой предмет, опущенный в их воду. Во время прогулок по Горячеводскому поселению, он, видимо, не раз видел своеобразные пятигорские сувениры – словно окаменевшие листья, цветы, фрукты, виноградные гроздья – местные жители специально клали их в горячие ручьи, чтобы продавать приезжим.

Приведенные выше отрывки, конечно же, не позволяют достаточно прочно привязать роман «Евгений Онегин» к Кавказским Минеральным Водам. Куда более тесную и органичную связь их с крупнейшим пушкинским произведением подметил в своей книге «Новый Парнас» профессор А.В.Очман. Анализируя поэму «Кавказский пленник», он обращает внимание на замечания Пушкина по поводу своего героя: «… характер главного лица приличен более роману». Далее читаем: «Кавказский пленник» в сюжетном развороте, в освещении и трактовке пленника и черкешенки, в рельефном проявлении авторского «я», в эпическом повествовании можно безошибочно назвать претекстом «Евгения Онегина».

Не каждый согласится с категоричностью этого утверждения, но нельзя отрицать воздействие поэмы «Кавказский пленник» на роман в стихах, который Пушкин начал писать очень скоро, всего через два года после нее. А значит, и обстоятельства, давшие жизнь поэме, и впрямую связанные с пребыванием Пушкина на Кавказских Водах, способствовали в той или иной степени и рождению такого выдающегося произведения, как «Евгений Онегин», в котором находим строки, подтверждающие связь – не отдельных произведений, но значительной части пушкинского наследия – с Кавказом. Впрочем, говорить о других проявлениях этой связи стоит лишь после того, как мы познакомимся с некоторыми подробностями второй поездки Пушкина на Кавказ в 1829 году.

Итак, прошло девять лет. Пушкин снова на Кавказе. На этот раз знакомство с далеким волшебным краем не ограничивается Кавказскими Минеральными Водами. Проезжая по Военно-Грузинской дороге, поэт любуется снежными громадами и мрачными теснинами Кавказского хребта, потом осматривает цветущие долины и каменистые, выжженные солнцем плато Закавказья. Новые впечатления помогли созданию книги дорожных записок «Путешествие в Арзрум», нашли выражение в неоконченной поэме «Тазит» и прекрасных кавказских стихах – «Кавказ», «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «Делибаш», «На холмах Грузии», «Не пленяйся бранной славой» и других.

Большинство пишущих о второй поездке Пушкина на Кавказ обращают главное внимание на причины, позвавшие поэта в путь, обстоятельства, предшествующие выезду, на маршрут путешествия и, конечно, пребывание Александра Сергеевича в зоне военных действий. Посещение же Кавказских Минеральных Вод оказывается как бы в тени всего остального, связанного с поездкой. Но нас должен интересовать именно этот эпизод биографии поэта. И посему давайте присмотримся повнимательнее к обстоятельствам его вторичного пребывания у подножья Машука и колодца «Богатырь-воды».

Как известно, в 1829 году на Горячих Водах Пушкин побывал дважды – 13 мая, по пути в Тифлис, и в августе-сентябре, возвращаясь из Закавказья. Тогда же он посетил и Кислые Воды. По моему мнению, первый визит имел для Пушкина гораздо большее значение, чем второй. Ведь не случайно же ради того, чтобы побывать на Водах, он специально свернул с главного тракта и сделал крюк более, чем в сорок верст. Не случайно и то, что однодневный (по другим данным, двухдневный) визит к подножью Машука нашел отражение в его дорожных записках. А о повторном, почти месячном, пребывании на Горячих и Кислых Водах там нет ни строчки.