Михаил Степанов - Ночь умирает с рассветом

— Да так... — неохотно ответил Иннокентий. — Ничего такого нету, к слову я. Мы с ним из одной деревни, дома он куда какая язва был. Кулак, покрепче вашего Луки. Неужто вовсе переменился?

— Ну, не похож он на кулака, — усомнилась Лукерья. — Больно тихий. Да и живет в нужде. Недавно только завел себе лошаденку и корову.

— Ты, Лукерья Егоровна, вглядись-ка в него. Неприметно приглядывайся, не испужай... После с тобой потолкуем.

Лушу подмывало рассказать Иннокентию Максимовичу о своих догадках, что школу поджег Лука. Вот, мол, за кем надо доглядывать... Но сдержалась, решила обождать пока, поговорить со своими.

Честных уехал. Луша подумала немного о Василии, но скоро позабыла, захлестнули дела.

Приближалась пора весеннего сева. У бедноты не было семян, кое-кто из середняков тоже оказался на мели. Ревком постановил раздать на семена часть конфискованного у кулаков зерна. На сходке это известие было встречено с горячим одобрением, непонятно повел себя только Василий Воскобойников, которому тоже порешили помочь семенами.

— Не надобно мне такой подмоги, — заявил Воскобойников, выходя вперед. — Чего чужим распоряжаетесь? Щедрые на даровщину... Не надобно мне. Даровый рубль дешев, наживной дорог. Своим зерном отсеюсь, пожиже разведу, на мои короткие десятины хватит. Даровые милости — неоплатные долги.

— Ты чего, паря, никак спятил? — спросил его Калашников. — Не достанет тебе семян на посев, знаем мы...

— Не твое дело, — огрызнулся Воскобойников. — Я, почитай, всю жизню прожил, ни у кого не занимался, а теперя с чего в хомут полезу? Работников не держивал, а и по миру не хаживал...

Все поняли, что Воскобойников боится попасть в кабалу к кулакам. Как его разуверить? Сколько ни бились, так и не смогли сладить, от семян он отказался.

Непреклонные мужики единодушно разделили на семена кулацкий хлеб, порешили сообща купить сеялку.

— Можно бы, — со смешком сказала Лукерья Васина, — по нашему праву можно бы отобрать сеялку у Луки, только она больно стара. Мы себе новую купим. Землицу вспашем, семена у нас у всех теперь добрые, новую сеялку пустим.

Купить в городе сеялку поручили Семену Калашникову, с ним вызвался поехать Петр Поломошин, которого почти все в селе сразу перестали чураться, приняли как своего. Лукерья сказала, что тоже собирается в город, вместе и тронутся...

После сходки мужики весело шумели, переговаривались:

— Красота, паря, а не ревком.

— Лукерья верную линию гнет.

— В батьку пошла.

— Лука на Ефросинью волком глядит. Так бы и сожрал.

— Боевые бабенки. И мужики в ревкоме ничего. Тоже ладненькие...

После сходки опять пошли горячие дни: свозили в один амбар кулацкое зерно на семена, Калашников собирал деньги на сеялку, за каждыми воротами гремело железо, стучали молотки — крестьяне ладили плуги, сколачивали бороны, готовились к весне.

Горю сердца не вымучить... Так-то оно так, но горе оставляет в сердце глубокий, больной шрам. Оно, что годы — прокладывает морщины...

Луша старалась, чтобы каждый день у нее был занят, чтобы не сидеть одной — на людях и с несчастьем легче... Но приходила домой, брала на руки Егорушку и потихоньку, чтобы не заметила Фрося или тетка Катерина, смахивала соленую слезу. Все помнился, как живой стоял перед глазами ненаглядный Димка, будто вот-вот должен прийти отец... По вечерам, когда темнело за окнами, Луша начинала тревожиться: что-то долго нет Петьки, не загулял бы опять у Луки... Потом будто просыпалась, ясно и страшно видела, что случилось.

Она частенько с беспокойным удивлением и печалью поглядывала на Фросю: казалось непонятным и обидным, что Фрося так быстро забыла Петьку. Ведь любила же она его. Да любила ли? А может, это была простая девичья блажь? Луша помнила, с какой чистой радостью Фрося всегда говорила о Петьке, как ждала его с войны. Как похорошела, словно вся расцвела, когда Петька стал встречаться с ней. «Все девушки мечтают выйти замуж, — с тоской размышляла Луша. — Может, и Фрося так? Не любила, глядела на него, как на парня, которого можно окрутить, женить на себе?»

Она встретилась с Фросей глазами и отвернулась: глаза у Фроси были глубокие, умные, добрые. Фрося возилась у печки. «Почему никогда не заговорит, не назовет по имени? — В душе поднималось раздражение. — Нет, не любила она Петьку, притворялась...»

Как-то вечером, когда собирались ложиться спать, Луша заметила, что Фрося взволнована, хочет что-то сказать и, видно, не решается. «О Петьке она... — с теплотой подумала Луша. — Что я отвечу ей?»