Михаил Степанов - Ночь умирает с рассветом

Пока хозяин ходил за дочерью, архиерей поднялся с кресла, с удивлением подошел к стене, на которой висели большие рога изюбря, старая бердана, широкий охотничий нож, патронташ с заряженными патронами.

Антонида, когда отец позвал ее, не стала противиться, дома быстренько переоделась в темное платье с кружевным воротником, с достоинством поклонилась гостю, но под благословение не подошла.

Антонида, не зная о чем можно разговаривать с этим важным попом, вдруг спросила:

— Простите, как ваше имя-отчество?

Архиерей озадаченно поднял брови, сухо ответил:

— Согласно чину, меня величают владыкой или преосвященным.

Антонида отвернулась.

— Я, — сказала она с вызовом, — организую в нашей деревне комсомольскую ячейку.

— Ах, вот как, — архиерей чуть улыбнулся. — Тогда, конечно... Вам величать меня преосвященством не подобает... Как же быть? Если не сан, меня называли бы Григорием Петровичем. А комсомол, это интересно. И может оказаться весьма полезным.

Антонида не поняла, что хотел сказать этим важный старик.

Больше ничего занятного в тот вечер не произошло. Хозяин неловко сказал, что у него нечем угостить дорогих гостей, велел дочери поставить на стол вареные сохатиные губы, моченую бруснику, белые сухари. Вспомнил, что в подполье остались соленые грибки. Архиерей, показывая на развешанное в комнате оружие, добродушно спросил Антониду:

— Позвольте, дочь моя, а кому принадлежит весь этот арсенал?

— Это все папино, — с гордостью ответила девушка. — Папа ходит в тайгу, на охоту.

Архиерей от неожиданности закашлялся, прикрыл рот платком.

В корзине, которую монах принес на кухню, оказался коньяк, городская снедь. После ужина архиерею постелили на диване в этой же комнате, монаху сказали, что он будет спать на кухне.

Когда Антонида ушла к себе, архиерей велел Амвросию поставить на стол коньяк и три рюмки.

— Теперь будет настоящий разговор, — сказал преосвященный. Монах разлил коньяк по рюмкам. — Большевики отделили церковь от государства, — заговорил владыко, пригубив рюмку. — Мы не вмешиваемся в их дела. Но никаким декретом нельзя запретить служителям господа быть верными сынами отечества. Я высоко ценю, отче, что вы далеки от политики, не хочу сбивать вас... Но поймите — родина в опасности, ее охватила красная чума. Большевики бесчинствуют...

Амвросий не посмел сказать, что и белые тоже хороши. Архиерей значительно посмотрел на него и продолжал:

— Но дело сейчас не в этом. Мы накануне решающих событий. Недавно мне выпал случай встретиться с бароном Унгерном. Я. конечно, не искал этой встречи... Но какой целеустремленный, благородный человек. Ясность цели. Внутренняя воля.

«Не поймешь, что творится... — промелькнуло в голове Амвросия. — Не знаешь, кому верить... Егор Васин говорил, Унгерн идет против народа, а владыко вон что...»

— Не ведаю, преосвященный, может, и так оно, а может... не ведаю...

Архиерей пожевал ввалившимися губами, дробно рассмеялся.

— Вы, иерей, рассуждаете, как большевистский комиссар. — Заметив, что Амвросий хочет возразить, махнул рукой. — Помолчите, послушайте лучше. Господин, сидящий с нами за столом, не тот, за кого вы его считаете. Он не монах, а офицер доблестной белой гвардии в чине капитана. Приставлен ко мне бароном Унгерном как лицо особо уполномоченное для связи с атаманом Семеновым, с командованием союзных армий. Мы побуждаем православный народ к освобождению от красного ига. Я приехал не для того, чтобы ссориться с вами. Между нами не должно быть не только распрей, разногласий не должно быть. Мы едины во Христе, нас сплачивает вера во всемогущего, вездесущего бога нашего. Близятся дни великих испытаний. Собираются несметные, непобедимые силы. Грядет святая победа...

Амвросий отодвинул от себя рюмку, тяжело посмотрел на архиерея, мрачно выговорил:

— Не знаю я ваших дел, владыко. Сами сказали, хорошо, что не лезу в политику. Не поповское это занятие...

Архиерей положил тонкие пальцы на руку Амвросия.

— Расцените, как большую честь мое к вам доверие, — вкрадчиво проговорил он. — Мы готовимся к решающему наступлению соединенных сил... В Забайкалье назревают народные восстания против большевиков, во главе этого святого движения стоят верные люди. Самостоятельные хозяева, преданные сыны отечества.

— Снова кровь, — вздохнул Амвросий. — Военное счастье переменчиво.

Офицер в рясе расхохотался:

— Вы ничего не знаете, поп. У нас всюду свои люди.