Михаил Степанов - Ночь умирает с рассветом

Лукерья подошла к окну, раздвинула занавески, постояла немного, словно в недоумении, повернулась в комнату.

— Поглядите, что это такое... — проговорила она. — Не пойму...

Из окна было хорошо видно, что ворота у Василия Коротких открыты настежь, во дворе стоит запряженная лошадь, на телеге всякий домашний скарб — стол, скамейки, табуретки... Толстая, неуклюжая Антонида вывела из стайки корову. Василий привязал корову к телеге, выгнал во двор двух овец... Вывел лошадь на улицу, тронулся к поповскому дому. Сзади шла Антонида, гнала перед собой овец.

— Никак, на жительство к Антониде перебирается...

Тетка Катерина подошла к окну, сказала, будто не увидела ничего особенного:

— Ну и что? Одной бабе, поди, страшно в пустом доме. Василий — мужик тихий, пущай живет. Помехи от него не будет. Антониде рожать приспичит, за повитухой сбегает...

Весной в Забайкалье не бывает теплых ласковых дождиков, не бегут по дорогам веселые, стремительные ручейки — вода от тающего снега впитывается песчаной почвой. Деревья долго не могут очнуться от зимней спячки, будто окоченели от лютых сибирских холодов, прозябли, не в силах отогреться. Листья появляются в самом конце весны.

Хорошо ведь, когда в небе перекатывается первый майский гром, когда теплый ливень пронизывает все насквозь, светит золотое, словно умытое солнце, через всю землю перекинулась широкая, переливчатая радуга?.. В Забайкалье почти не бывает весенних гроз, они приходят сюда только летом. С марта дуют злые песчаные ветры...

Но весна по-своему хороша и здесь. В глубоком, прозрачном небе большим треугольником летят гуси. Над ними проплывают светлые перистые облака... Солнце заливает лучами широкие степи, синие от ургуев-подснежников, первых цветов весны. Далеко, на самом краю степи, в легкой дымке тумана чуть виднеются неясные, расплывчатые горы с белыми шапками. Туман колышется, и горы будто покачиваются... По дороге, поднимая красноватую пыль, идут овцы. Бурят едет верхом на коне, он в новом синем халате, подпоясан красным кушаком, на голове островерхая шапка, с красной шелковой кисточкой. Он громко поет о родных степях, о далеких голубых горах, об отаре, которая поднимает красноватую пыль на степной дороге.

В горах берут начало реки. Маленькие речушки становятся весной полноводными, бурными, кипят на крутых каменистых перекатах, звенят обкатанной галькой.

В тайге в эту пору зацветает багульник, забайкальское чудо: все объято его невысоким, малиновым пламенем, будто тайга горит, не сгорая... Осторожно ступают меж вековых кедров изюбры, останавливаются, прислушиваются к чуткой лесной тишине, высоко вскинув голову с нежными, молодыми рогами. В рогах бьется горячая, пьяная кровь, великая сила жизни: охотники готовят из вешних пантов изюбра снадобье, возвращающее людям молодость.

На елках появляются свежие побеги... По высокой лиственнице деловито ходит вниз головой дятел, выстукивает ее длинным, железным клювом.

Листья на березах еще не распустились, толстобокие пахучие почки набрякли трепещущей зеленью. Издали кажется, что задумчивый, темный лес подернулся чистым, зеленым куревом, пропускающим свет и солнце.

Озеро тихо плещется среди суровых, скалистых берегов, поросших темным сосновым лесом. От берега до самого солнышка бежит по спокойной бирюзовой воде узкая серебряная тропа, точно манит в далекий путь.

В такой вот весенний, солнечный день Василий и Антонида шли через все село, от поповского дома в лавку Нефеда.

Антонида впервые за многие месяцы открыто вышла на улицу.

— Здравствуйте, Антонида Николаевна, здравствуйте, дядька Василий, — остановила их Пелагея, жена Воскобойникова. — Давненько не видно вас, Антонида Николаевна, на улицу глаз не кажете. Думала, не захворали ли с переживания, как батюшку-то вашего заарестовали.

Антонида повернула к ней смущенное лицо. Внутри у нее противно заскребла кошка.

— Ничего, тетушка Пелагея, здорова. Сами понимаете, куда я в таком виде на люди. — Она развела в стороны руки. — Теперь уже скоро, совсем скоро... Идем вот с мужем к Нефеду, на пеленки купить нашему ребеночку.

Пелагея неловко переспросила:

— Глуха становлюсь, что ли... Как ты сказала, Антонидушка?

— К Нефеду с мужем идем! — вдруг выкрикнула Антонида. — Нашему ребеночку на пеленки покупать!

Василий вобрал голову в плечи. Антонида обернулась, увидела, что тетка Пелагея опрометью побежала по улице, замахала руками.

— Поукоротила бы язык, залеточка, — с укором проговорил Василий. — Не муж я тебе покеда... Без церковного благословения проживаем. Грех один, не супружество.