Роман Булгар: Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

– Ага, – девочка согласно кивнула головой и снова протянула свою ручонку. – Дай, я все тебе сказала.

– Держи! – извлеченная из тайника монетка засверкала на кончике его шершавого язычка.

Словно бы стрела, спущенная с туго натянутой тетивы, в воздухе мелькнули грязные пальчики, сорвав заслуженную награду, и худенькая тень девочки, весело смеясь, скрылась за ближайшей юртой. Тень от тяжелых раздумий опустилась на лицо странника. Женщина…

Это было так неожиданно. Это могло ему сулить большие проблемы. Порой с мужчиной говорить было намного легче. Вождем мог быть и простак, и просто глупец, занявший высокое место исключительно по своему рождению. Таковое положение многих его сородичей часто устраивало, и они, сговорившись, правили от его имени.

Но глупая женщина родом управлять никогда не будет, если только за ее спиной не стоит кто-то очень хитрый и изворотливый, что тоже ничего хорошего ему не сулило…

Словно в насмешку над пленником, а скорее, издеваясь над ним, тот, кого он обозвал верным псом своего хозяина, стянул с калеки грубый плащ с капюшоном, который служил надежной защитой от непогоды и от нестерпимо палящего зноя, кинул одежонку в двух шагах.

Вытянув ногу, Атульген попытался зацепить ее носком кожаного, стоптанного до крайней степени, когда-то очень добротного сапога из мягкой телячьей кожи, но ничего не вышло. Только сил на все много зря потратил. Двигаясь вокруг столба, пленник вполз в его узкую тень, но она оказалась столь коротка, что он весь не уместился.

Солнце, безжалостное и равнодушное ко всему происходящему на бренной земле, стояло в своей величественной гордыне столь высоко, что все тени прямо на глазах укоротились… столь же стремительно, видно, укорачивалась и его никчемная жизнь…

Сгорбленная старуха, подслеповато щурясь, выползла из убогого жилища. Она долго смотрела, но, так и не разобравшись, кого привязали к цепи, вытянув свою скрюченную руку, на всякий случай сплюнула, прошла мимо, глухо бормоча то ли заклинания против злых Духов, то ли посылая проклятия на голову пойманного врага.

В том, что это враг, сомнений не было. Несмотря на ослабевшее с годами зрение, она остро учуяла в нем чужака. В отличие от всех ее сородичей от того, на чьей голове росли рыжие волосы, невыносимо не воняло. Но их вонь стала привычной. С ней они все сроднились. Она стала их непосредственным атрибутом. Они даже не представляли свое существование без нее. Они все воняли на один лад. Рыжий чужак не вонял, и точно также не воняло и от их госпожи.

– У-у-у! – злобная гримаса исказила испещренное глубокими морщинами лицо старухи.

Она ненавидела Алан-Гоа. Если бы Тороголчжин не просватал бы для своего сына Добун-Мергена эту гордячку, то чужачка никогда бы не стала их госпожой, ковырялась бы вместе с ними в коровьем навозе, может, прислуживала бы сейчас ей, Гюрзе.

Но самые сильные приливы злобы вызывали воспоминания о том, что эта Алан-Гоа вольно или невольно помешала, расстроила свадьбу ее внучки с сыном вождя соседнего с ними племени.

Не повезло им тогда, как кое-кому. А то сейчас бы у нее была своя роскошная юрта из белого войлока, несколько служанок-рабынь. И остаток своей жизни она смогла бы провести в приятной праздности…

И вот черная зависть к чужой удаче и жгучая обида за собственное невезение сжигали ее изнутри, раньше времени состарили. Гонимая злобой и ненавистью ко всему чужому, карга заковыляла к жилищу шамана, надеясь найти у него понимание и поддержку.

– Чего ты притащилась, старая? – колдун недовольно повернулся к вошедшей женщине, заслоняя собой разложенные на куске чистой материи засушенные травы и коренья. – Говори, Гюрза, и уходи…

Не нравилось ему, и страшно не любил он, когда кто-то посторонний подсматривал за ним во время подготовки к проведению обрядов.

Никто не должен знать, что он использует во время своих сношений с обитателями Синего Неба.

– Воины чужака поймали. А ты говорил мне, что ищешь жертву…

– Чужака поймали? – колдун потянулся носом в ее сторону.

– Да, – Гюрза кивнула головой. – Хорошая жертва из него выйдет.

Хитрая старуха, подстрекая шамана, преследовала двойную выгоду. Если пленника принесут в жертву Небесным Богам, то ее черная душа получит временное успокоение. Если же Алан-Гоа не внимет доводам разума и не послушается шамана, то у противников ее появятся лишние основания, чтобы вскоре обвинить гордячку в том, что она не уважает древние обычаи их предков, плюет на все не ею самой придуманные законы. А подобная гордыня никому не прощается.