Дмитрий Романов - Из варяг в греки. Набег первый

– Говори, как есть, сватаная ты?

Она выдернула руку.

– Ишь чего ему!

– Хоть скажи, – он остановился, – Чистая ты? Девка?

Янка спрятала улыбку за оскалом и, не успел он моргнуть, сбила его с ног.

– Ты мне ещё за тот бой должен! – огрызнулась она, уходя.

И, уходя, качала бёдрами.

Её шаги растаяли, осенний лес был тих. Любор поднялся с земли и огляделся – вдруг кто видел. Опасения оправдались, на прогалине стоял человек и глядел в его сторону. Высокий, широкоплечий, но худой, с длинной белой бородёнкой в чёрном колпаке. Это был грек.

– Чего тебе, чёрный? – со стыдливой обидой крикнул Любор.

Монах, словно это был приказ, смиренно поклонился и пошёл к нему. А, подошед, перекрестился и перекрестил Любора, а тот отмахнулся, как от комара.

– Ты это брось, жрец, – Любор отступил.

– Оно во благо. Крестное знамение. Спасёт и сохранит.

– От чего спасёт? Никто не нападает.

– От сетей мира сего.

– Каких таких сетей?

– Соблазны, страсти… грехи. Они терзают нас всех. Я знаю, что и тебя. Потому что во всех нас это жало.

– Ты говоришь туманно жрец, но ты сам всё видел, – Любор кивнул в сторону, куда ушла Янка.

– Страсть по жёнам – тоже сеть, – сказал Филипп, – И ты попался в неё.

– Не нравится мне в сетях быть. Лучше рыбаком. Поймать бы такую рыбку! – Любор улыбнулся, и решил попытать грека, – Знаешь, как? Ты же столько видел, небось. И как с жёнами быть знаешь.

– Мы, монахи, жён обходим стороной.

– Почему?

– Обет. Они только нарушают тишину духа, в которой может открыться Бог.

– Не понимаю, зачем такой обет брать? Заставляет кто?

– С ним проще. Поверь. Но тебе то не обязательно… А вот с этой древлянкой я общался давеча.

– Да ну! – Любор хлопнул грека по плечу, – Говори. О чём?

– Хочет она домой больно. Как бы не ушла по весне.

Любор помрачнел.

– Думаешь, уйдёт? Леса… куда ж она одна? Да и как же… Неужели? Как бы её остановить? Ты можешь, чернец? Ты же умный.

– Не мудрей природы женской. А уж коли непокорная…

– Эх ты! И как быть?

– Тут только одно может помочь. Муж ей нужен. Любимый и суровый.

Любор помолчал, смерил грека взглядом, а тот опустил очи долу и вздохнул.

– Хорошо говоришь, – сказал Любор, – Мне такое любо… Кто ж ей мужем будет?

– В этих вопросах, княжич, я не силён. Не монашеского ума дело.

– Однако ты предлагаешь это. Значит, есть что у тебя на уме?

– Только бы Господь Бог на уме был, и на языке… остальное не нужно.

– Что ж в этом вашем Господе Боге такое, что даже о девицах думать не хочешь? Или старый уже? – Любор рассмеялся, – Вроде не старик. А чудной ты, право, чудной.

– Бог рассудит.

– И имя чудное у тебя. Филипп…

– Как у одного из апостолов, – грек перекрестился.

– Это кто такие?

– Ученики Христа. Было их двенадцать, и во время оно ходили апостолы по всему миру, разносили весть о Нём.

– О ком? – нахмурился Любор.

– Об Иисусе Христе.

– Кто такой? Князь?

Грек пожевал бороду и что-то прикинул.

– Приходи, княжич, как-нибудь ко мне в избу. Поговорим.

– О чём мне с тобой говорить? Как ты богов наших в Получье свалил?

– О разном. И о древлянке твоей, если хочешь, поговорим. А теперь разреши идти, вечерню пора служить.

Вот и вышло так, что единственным человеком, который мог бы его выслушать и дать совет, оказался монах христианин, чужак из Греции. Но, может, не спроста отец так уважал его, и стоило прислушаться к старшему? Через старших глаголет расчёт.

Но на следующий день Витко, Горазд и прочая молодёжь позвали Любора на охоту, ибо близился заветный праздник Осенины, когда солнце с луной делят небо поровну, а там и дни гуляний. И на столах должно быть всего в избытке, чтобы то, что не съели люди, съела земля и река, а накормленные духи почвы и воды хорошо послужили в новом году. Били оленей, свежевали прямо в лесу, и чёрные от крови, усталые и весёлые возвращались домой.

– Весенний дождь из тучки, осенний – из ясени! – так говорили.

Утром на заре моросил последний тёплый дождь, и на берегу Сожи собрались все поселяне от мала до велика. Круглым хлебом и кутьёй в горшках встречали матушку Осенину. Обливали детей речной водой, набирали в вёдра – омыть скот. В избах гасили все огни, заливали угли в печах. К вечеру новый освещённый огонь вынесет из своей норы жрец Везнич и раздаст всем – новое тепло в старые очаги. Чтобы всю долгую зиму грел как следует. В нём сожгут ветхую одежду, ломаные сохи, стрелы, и всё то, что есть символ старости.