Владимир Зима - Исток

— Ты куда это направился? — зычно окликнул маклака старшина вофров. — А ну постой! Тебе что было велено? Седлай!

— Я ведь так только... В сторонку отойти, чтоб не мешать тут... Разве ж я что? Так только... — испуганно втянув голову в плечи, будто перед неизбежными в его ремесле побоями, говорил лошадиный барышник и всем своим видом выражал лишь желание услужить вофрам.

Оседлав жеребца, маклак обречённо протянул поводья Василию.

Вофр сокрушённо покачал головой, затем легко и умело, без помощи стремян, взмыл на седло, перетянул жеребца плетью так, что пегий увалень взял с места в карьер.

Василий совершил несколько кругов вокруг площади, переходя с рыси на галоп, с галопа вновь на рысь, затем резко натянул поводья, останавливая жеребца, живо спрыгнул на землю и приник чутким ухом к порывисто вздымавшейся груди коня.

Из лошадиного нутра слышались хрипы и бульканье.

— Жеребец с запалом. Через неделю сдохнет, — сказал Василий стратиоту.

— Ну да? — изумился стратиот.

— Сам послушай.

— Ты ничего не смыслишь в лошадях! — нахально прокричал барышник, уразумев, что нужно спасать не сделку, а свою шкуру. — Да этот красавец ещё тебя переживёт! Когда ты сдохнешь, я на этом ломовике сам отвезу твой тухлый труп на кладбище!.. Клянусь Пресвятой Девой Марией, что я не возьму с твоей вдовы ни обола... Потому что она и без того довольно настрадалась в этой жизни, если вынуждена иметь своим мужем такого урода!..

Василий хмуро покосился на жулика, словно раздумывая, не отвесить ли ему тумака, но, видно, решил не связываться с этим проходимцем.

Протоспафарий Феофилакт поманил к себе Флора, спросил, не отрывая взгляда от лошадей:

— Сколько просишь за всю четвёрку?

— Четыре литры золота, ваше превосходительство, — не раздумывая ни минуты, выпалил Флор.

Даже вофры засомневались — справедливой ли будет такая сделка?

Протоспафарий возвёл очи к небу, вздохнул, затем покачал головой и назвал свою цену:

— За три литры возьму!

— Четыре! — не уступал Флор. — Не проси, ваше превосходительство, не уступлю.

Всё ещё раздумывая, протоспафарий подошёл к Василию:

— А скажи мне, любезный, ты смог бы заставить эту четвёрку ходить в одной упряжке?

— Наверное, смог бы, ваше превосходительство...

— Сколько времени это займёт?

— Месяца два-три, ваше превосходительство!

Вновь задумался протоспафарий, озадаченно поглядел ни гнедого жеребца. Наконец решился.

— А за месяц смог бы?

— Ну, если постараться...

— Покажи мне, на что способен этот конь! — приказал протоспафарий.

Неуверенно хмыкнув, Василий поднял с земли седло, осторожным шагом приблизился к каппадокийскому жеребцу, остановился перед ним, ласково провёл ладонью по морде, заглянул в налитые кровью глаза. Затем Васиной стал нашёптывать на ухо жеребцу нежные слова и между делом бережно положил ему на спину седло. Пока кофр ласками отвлекал внимание жеребца, табунщики затянули подпруги. Василий стал медленно двигаться вдоль шеи коня, поглаживая шелковистую шкуру, роясь пальцами в буйной гриве, и вдруг взлетел в седло.

Табунщики бросились врассыпную, жеребец взвился на дыбы, изо всех сил пытаясь сбросить со спины непривычную тяжесть, но Василий уже сидел крепко и так стискивал ногами бока каппадокийского красавца, что он не мог сделать грудью полный вдох.

Натянув поводья, Василий огрел жеребца плетью и погнал по кругу вдоль портиков, окаймлявших площадь, под испуганные крики зевак и восхищенные восклицания немногочисленных знатоков.

В тот предполуденный час на площади Амастриана было не меньше полутора сотен лошадей — покорных и строптивых, холёных и неприхотливых, тяжеловесных и грациозных, — но не было больше такого красавца, как этот каппадокиец, и потому все взоры были прикованы к безмолвному поединку вофра и необъезженного коня.

Выбрасывая из-под копыт комья грязи, скаля крепкие жёлтые зубы, жеребец носился по кругу, то неожиданно застывая как вкопанный, то срываясь с места в галоп, но, как ни пытался он сбросить вофра, ничего у него не получалось, так что пришлось смирить буйный норов и покориться умелому наезднику.

Измотав жеребца, Василий победно подскакал к табунщикам, спрыгнул на землю, погладил бок жеребца, снимая висевшую клочьями бурую пену.

— Эх, отдать бы такого красавца в хорошие руки, чтобы не испортить неумелым обращением, — вздохнул Флор.

— В моей конюшне твоим красавцам будет обеспечен прекрасный уход, — сказал протоспафарий. — Решайся, Фрол! За три литры отдашь?