Владимир Владыкин - Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965

Под лестницей под хранение картошки был приделан ларь, но тут её было всего несколько вёдер – совсем мелкой – чуть крупней ореха. Фадей потолкался в сыром погребе и ни с чем вылез наверх.

– Ну что, мил человек, что-нибудь нашли? Вижу, неудовлетворенны?

– Значит, так: я полезу на полати вашей хаты. И надо бы проверить весь огород. Небось, таите сухую яму, в которой и храните просо, пшено, семечки, зерно, сахар! А, что, угадал?!

– Ха-ха, мил человек, обыскивайте! Я разрешаю! – она картинно вызывающе взмахнула рукой и продолжала: – В хату непременно ещё войдите, может, там, под полом? – глаза её, казалось, метали искры внутреннего гнева, который она чудом сдерживала. Фадей это чувствовал, и думал, что скупердяйки на это только и способны…

– А что, это тоже верно! – и он пошагал, где перед окном сидел на венском стуле Костя и читал старую толстую книгу. Он обернулся на вошедшего щуплого на вид мужичка, от которого разило крепким запахом махорки, и увидел у того в глазах холодный блеск.

Фадей в свой черёд тоже, однако, почувствовал запахи, но не своей махры, а резины, залежалых тканей. И ещё не выветрились ароматы пряников, конфет, печений, от которых заныло у него под ложечкой, и в душе зашевелилась тоска по этим лакомствам, которыми в жизни ему немного приходилось потчевать себя, а всё доставалось дочери да жене, если где что-то ему для них удавалось перехватить. Небольшие, обитые фанерой, лари были совершенно пусты, лишь промышленные товары: ткани, калоши, сапоги резиновые и кирзовые, нитки, пуговицы, гвозди, лопаты, вилы, грабли, вёдра да ходики висели в ряд во всю стену, даже детские игрушки и всё прочее ещё лежало на полках и стеллажах вдоль части глухой стены. Людям всё, что сейчас было в свободной продаже, не нужно, так как всем было, по существу, нечего есть.

Фадей внимательно осмотрел деревянные полы, выкрашенные коричневой краской, но ляду среди половиц нигде не заметил. Затем в передней обследовал с обеих сторон печь, а в дальней комнате заглянул даже под железные кровати, аккуратно заправленные покрывалами с горками подушек. От недоумения или стыда его тёмное после летнего загара худое сморщенное лицо, кажется, стало ещё черней. Фадея охватило такое разочарование, что он был готов даже выругаться. «Вот эти полоумные бабы, – в злобном отчаянии подумал самостийный сыщик, – и откуда они взяли, будто бы Волкова прячет крупы в погребе? Стоп, а может, всё-таки они правы, – осенило его, – ведь не везде проверил…». И он, скрывая наглой усмешкой своё смятение, выпалил, выпучивая безумно глаза:

– А что, Фаина Николаевна, стопаем ещё на огород! И если тамо тоже ничего, я тогды бабам юбки на голове завяжу!..

– Вы хам, мил человек! – сурово и чётко проговорила хозяйка, точно слова у неё по языку промаршировали.

– Мам, а что ему у нас занадобилось вызнать? – размеренно басовито, спросил, заикаясь, Костя.

– Я сама не знаю, сынок, что-то, видно, утерял, да не сообразит, где именно. Пойдёмте! – она резво обратилась к Фадею. – Теперь на огороде можете шарить без меня. Но я бы посоветовала сейчас же убраться вон, не то за произвол вы ответите!..

– У вас в хате, я чую, пахнет жареным мясом, – точно не услышав угрозу, округлив от догадки глаза, проговорил тот, не желая уступать, как он полагал про себя, хитрости хозяйки.

– Да, верно, были куры! Опоздали-с… всех порубала в суп! А ножки-то от курки последней зажарила сыну. Ему надо питаться, чтобы падучая не свалила.

– Кто вас знает, что вы тут зажарили! У меня давно кур не стало…

– Каждый хозяйничает, как умеет, мил человек. А теперь убирайтесь прочь! – произнесла чётко возвышенно Волкова по слогам.

Фадей было пошагал совсем со двора, вобрав в недоумении голову в плечи, а потом охваченный отчаянием, как угорелый, помчался по двору на огород. Возле сарая схватил вилы и стал ими быстро, лихорадочно ширять землю. Хотя огород давно был уже вспахан.

«Ишь ты, Гаврюха ей всё соорудил! – думал в смятении про себя он.– Куда только его Тамара смотрит? Моя бы уже давно крик подняла, бабу чужую опозорила бы на весь посёлок…».

Он ушёл ни с чем, посрамлённый хозяйкой, а в душе бродило тупое недовольство и неутолённое чувство разоблачения, что Волкова как хотела, так и обвела его вокруг пальца. Не может того быть, чтобы для хранения продуктов не было потайной ямы. Наверное, где-то есть склад, с этой мыслью в глубокой досаде Фадей пришёл домой, ничего не говоря жене о своей отлучке…