Эвелин и Элис Дейл - Мой дорогой демон

Илинка еще была девственницей. Ее простыни после всех ночей оставались чисты не потому, что она была опорочена кем-то до брака с Бырцоем, а потому, что он ее не трогал, предпочитая изливать свою грязную похоть в нее – Бьянку. Открытие поразило девушку настолько, что она отшатнулась от стола, а потом бросила дневник ровно на то место, на котором он и лежал. Так значит, поганый Бужор берег для каких-то своих жутких целей невинность прелестной супруги, в то время как все унижение, боль и отвращение за нее переживала она? И Янко тянулся к своей госпоже неужели потому, что знал правду? Конечно, зачем ему теперь опороченная служанка, когда можно отдать свое сердце целомудренной доамне?

Бьянка со злостью сжала в руках пыльную тряпку, скрутив ее до такой степени, что та едва не порвалась. Представив вместо нее в руках шею своей госпожи, она отступила к дверям, ощутив, как на глазах выступают слезы. Они огнем жгли ей веки, а затем заскользили по румяным щекам, оставляя влажные дорожки. Болезненное отчаяние охватило сердце, когда все больше и больше она осознавала то, что смогла прочесть. Она не заслужила все это! Выскочив в коридор, девушка с шумом захлопнула за собой тяжелую дверь и прислонилась к ней спиной. Дрожа от беззвучного плача, Бьянка тихо прошептала:

– Ну, что же… Это мы еще посмотрим…

Она бегом бросилась прочь от места, ставшего ей еще более отвратительным. Кто знает, какие еще мерзкие тайны мог хранить в себе кабинет Бырцоя. Слезы все лились из ее глаз, когда служанка вбежала в кухню и чуть не упала на пороге, запутавшись в длинном подоле своего платья. Нана, раскладывавшая овощи для супа, обернулась, а на лице у нее отразилось беспокойство:

– Девочка моя, что случилось? – в сердце кухарки закралось нехорошее подозрение, но она не стала строить догадки.

– Где мой Янко? – боль, плескавшаяся в глазах несчастной, сменилась холодной решимостью. Ей нужно увидеть его! Увидеть, чтобы он взглянул на нее и сказал в очередной раз, что точно и навсегда любит ее единственную, несмотря ни на что. – Где он, Нана? Он у себя в комнате? На конюшне? Где?

– Я не видела его с утра. Ты же знаешь, как только ему чуть стало лучше, он… – женщина поморщилась, было видно, как нелегко даются ей слова, – сразу занялся работой.

Бьянка нутром почуяла ложь в этих словах. Нана явно что-то скрывала. Янко не был намерен мириться с наказанием от хозяина. Нехорошие подозрения заставили ее сердце облиться кровью:

– Он… с ней? Он у доамны?

Нана замотала головой и принялась суетливо бросать крупно нарезанные картошины в закипающий бульон:

– Понятия не имею, не знаю я, где он. У вас что-то случилось? – она обернулась, взглянув на раскрасневшуюся Бьянку. – Ты можешь все рассказать мне, а там и Янко, глядишь, появится, – она попыталась улыбнуться. Ох, зря она позволила юноше отправиться навестить госпожу. Сердцем чуяла, не к добру это.

И стоило только девушке взглянуть в глаза кухарки, как все ее догадки сразу же оправдались. Значит, он у Илинки. Значит, та опять победила… Сдержав рвущиеся из груди рыдания, Бьянка швырнула на пол грязную тряпку, а затем, развернувшись, выбежала из кухни. «Не допущу этого! Никогда не допущу! Никогда не потеряю его! Янко мой… Он только мой! Мой!» – она замерла возле лестницы, взглянув наверх в темноту этажей. Страшные мысли, одна хуже другой, вдруг охватили ее страдающий разум. Она грубо утерла слезы с пылающих щек. У нее нет другого выхода. Она устала нести на себе чужой крест. Это не ее доля, а окаянной доамны. Нехорошие помыслы родились в ее голове: «Прости меня, Стефан…»

Илинка, облаченная в свободную ночную сорочку, сидела на постели, укрывшись тремя пуховыми одеялами. Длинные пряди ее волос ниспадали на плечи. С самого утра у нее опять поднялась температура, а заживающие раны, покрывавшие всю спину от шеи до поясницы, вновь стали кровоточить. Нана помогала госпоже справиться с болью, делала примочки и перевязки. Но никакая телесная мука девушки не шла в сравнение с душевной. Стала ли молодая доамна испытывать страх перед своим сумасшедшим мужем больше, нежели раньше? Если и так, то это чувство не было сильнее ненависти, пылающей все ярче. Она никогда ему не простит пережитой боли и унижения. Она никогда этого не забудет и не позволит Бырцою вновь причинить ей вред! Да, она скорее сама убьет себя, чем допустит, чтобы он коснулся ее хоть пальцем. Но, так или иначе, девушка была уверена, что час его расплаты наступит. И она будет той, кто лично заставит мучителя страдать.