Юрий Винничук - Аптекарь

Далее один из свидетелей узнал маску. Доктор Грозваер вызвал в свидетели доктора Гелиаса, и тот подтвердил, что познакомил Мартина с мастером шермерки, а поскольку убийства были совершены именно шпагой, которая не так распространена, как сабля, то все доказательства сходятся. Одобрительный гул всех, кто прислушивался к словам Грозваера, показал, что сомнений уже ни у кого не осталось. Учителя шермерки Рамзея спросили, как он оценивает способности Мартина Айрера, и публика с большим удовольствием услышала то, что и хотела услышать: аптекарь оказался мастером шпаги, и Рамзей учил его только отдельным специфическим выпадам. Зато его ученик Лоренцо – совершенно никудышный шермер.

Попытку Зиморовича вызвать свидетелями Руту и Айзека, которые подтвердили бы, что аптекарь не покидал ночью дом, только высмеяли. Как можно слушать показания колдуньи? А жида? Пусть идет свидетельствовать по своим еврейским судам. Здесь ему не место.

Но Айзек был на Рынке вместе с раввином Мейером, Калькбреннером и Францем, и все внимательно слушали.

– А я играючи мог бы заверить, что мы с ним всю ночь играли в карты, – сказал про себя Франц. – Но меня никто не попросил.

– Я вас прошу! – схватился за последнюю соломинку Айзек, загоревшись.

– И это мудро с вашей стороны. Но меня надо просить трижды.

– Так я прошу, прошу и еще раз прошу.

– Франц, прекрати, – буркнул Иоганн. – Никто тебе и так не поверит после всех этих доказательств. Не видишь, что ли, как они настроены?

– Ну, мое дело предложить, – обиженным тоном ответил Франц. – Поэтому, как говорил мне мой друг Пилат при известных обстоятельствах, я умываю руки.

Зиморович сделал еще одну попытку и предложил, чтобы пан Мартин примерил одежду и маску. Лавники согласились, что надо ведь убедиться, чьи это вещи. Как и следовало ожидать, одежда оказалась маленькой, а маска, изготовленная из нескольких склеенных слоев ткани, далеко не полностью закрывала лицо аптекаря, оставляя при этом на виду черную бородку. Зиморович поинтересовался у свидетеля, который видел убийцу, узнал ли он его сейчас. Свидетель был явно потрясен. Он не видел бородки, которая торчала бы из-под маски, лицо же тогда было закрыто полностью.

– А что может сказать свидетель о том, как убийца атаковал свою жертву? – продолжил Зиморович. – Не прихрамывал ли он часом?

– О, нет, – замотал головой тот, – он довольно ловко прыгал, уклоняясь от сабли.

Но тут вмешался доктор Грозваер и поинтересовался, который тогда примерно был час, а потом радостно сообщил всем присутствующим, что в это время уже темнеет, и свидетель не мог все доподлинно разглядеть. Он говорил так убедительно, что свидетель заколебался и признал, что не так уж и хорошо все рассмотрел.

И тогда раввин Мейер спросил Айзека:

– А какое лезвие у шпаги аптекаря: плоское или трехгранное?

– Трехгранное. А что?

– Подскажи секретарю, чтоб допросили доктора, который осматривал трупы, какой формы были у них раны. А также пусть осмотрят шпагу доктора. Может, это и поможет, а может, и нет, но хуже все равно не будет.

Молодой секретарь Зиморовича, который не раз приходил в аптеку за разными наливками, стоял у открытого окна, облокотившись на подоконник. Айзек передал слова раввина. Через минуту Зиморович сделал последнюю попытку спасти своего клиента. Доктор Нигель, который осматривал трупы, заявил, что раны были колотые, сделанные плоским лезвием. Когда продемонстрировали трехгранную шпагу аптекаря, публика взволнованно зашумела. Но прокурор спросил доктора, может ли он быть на сто процентов уверен в том, что лезвие было плоским, если, как известно, мышцы после смерти сокращаются, и рана, нанесенная трехгранным лезвием, могла просто стянуться, как стягивается шея под отрубленной головой. Доктор Нигель вынужден был согласиться с этим.

Рута, получив от мальчишки письмо и флягу с неизвестным содержимым, изо всех сил спешила на Рынок. Она с ужасом осознавала, что малейшая надежда на спасение аптекаря тает с каждой минутой. По дороге она молилась и Пресвятой Деве, и Даждьбогу, чувствуя, как ее затапливает новая волна любви, которая до сих пор дремала в глубине души и не подавала признаков, а теперь пробилась на поверхность. Она верила, что получила то, что может спасти аптекаря, хотя и не имела никакого представления, что там могло быть, но ее вдохновляла уверенность, что Юлиана не способна на подлость.

Рута подоспела как раз тогда, когда прокурор успешно разгромил последний довод в пользу обвиняемого – итог был ясен. Судья готовился зачитывать приговор. Рута передала письмо Айзеку, а тот бросился, как таран, в самую гущу толпы, расталкивая ее своими крепкими плечами, и вручил секретарю эту последнюю надежду. Судья огласил приговор – аптекаря должны были четвертовать, и разные части тела развесить на въездах в город. Прокурор еще настаивал на пытках перед казнью, чтобы заставить убийцу сознаться в своих преступлениях, но судья, пошептавшись с лавниками, сказал, что это лишнее – мол, доказательства неоспоримы, а кроме того, врачей и государственных чиновников пытать не позволяется.