Кен Фоллетт - Зима мира

Однажды поздно вечером Ллойд сидел в пижаме, пытаясь убаюкать капризничавшую Еву и в то же время пролистывая журнал «Лайф». Он заметил потрясающую фотографию, снятую в Москве. На ней была русская старушка в платке и в пальто, перевязанном шнурком, как перевязывают посылки; ее старое лицо избороздили морщины; она убирала снег на улице. И свет падал так, что возникало ощущение, что время над нею не властно и она была здесь тысячу лет. Он поискал фамилию фотографа – и увидел, что это Вуди Дьюар, с которым он встречался на конференции.

Зазвонил телефон. Ллойд взял трубку и услышал голос Эрни Бевина.

– Включи радио, – сказал Бевин, – Маршалл произносит речь, – и положил трубку, не дожидаясь ответа.

Ллойд спустился в гостиную, все еще держа на руках Еву, и включил радио. Передача называлась «Американ комментари». Корреспондент Би-би-си из Вашингтона Леонард Майэл вел репортаж из Гарвардского университета в Кэмбридже, Массачусетс.

– Госсекретарь сказал выпускникам, что восстановление Европы займет больше времени и потребует больших усилий, чем предполагалось ранее, – произнес Майэл.

Звучит многообещающе, с волнением подумал Ллойд.

– Тише, Ева, ну пожалуйста, – сказал он, и она – в виде исключения – затихла.

Тогда Ллойд услышал тихий, рассудительный голос Джорджа Маршалла.

– На ближайшие три-четыре года потребности Европы в иностранных поставках пищи и других необходимых продуктах – прежде всего из Америки – настолько превышают ее текущие возможности платить, что ей необходимо получать существенную дополнительную помощь… или ей придется столкнуться с ухудшением экономической, социальной и политической ситуации до крайне тяжелой степени.

Ллойд взволновался. «Существенная дополнительная помощь» – именно то, о чем просил Бевин.

– И путь решения проблемы – в том, чтобы разорвать порочный круг и восстановить уверенность европейцев в экономическом будущем, – сказал Маршалл. – Соединенные Штаты должны сделать все, что в их силах, чтобы помочь вернуть миру экономическое здоровье.

– Он это сделал! – торжествующе сказал Ллойд своей ничего не понимающей малютке-дочери. – Он сказал Америке, что надо оказать нам помощь! Но сколько? И как, и когда?

Голос сменился, и репортер сказал:

– Госсекретарь не представил подробного плана помощи Европе, а сказал, что черновик программы составят сами европейцы.

– Это что, означает, что мы получили карт-бланш? – восторженно спросил Ллойд у дочки.

Снова зазвучал голос Маршалла и произнес:

– Инициатива, я полагаю, должна исходить от Европы.

Передача закончилась, и снова зазвонил телефон.

– Ты слышал? – спросил Бевин.

– Что это значит?

– Не спрашивай! – сказал Бевин. – Если задавать вопросы, можно получить ответы, которые тебе не понравятся.

– Ладно, – озадаченно сказал Ллойд.

– Неважно, что он имел в виду. Вопрос в том, что мы будем делать. Инициатива должна исходить от Европы, сказал он. Это подразумевает меня и тебя.

– Что я могу сделать?

– Собирай вещи, – сказал Бевин. – Мы возвращаемся в Париж.

Володя находился в Праге с делегацией Красной Армии, ведущей переговоры с чешскими военными.

Они размещались в роскошном отеле «Империал», выполненном в стиле ар-деко.

Шел снег.

Володя скучал по Зое и маленькому Коте. Сыну было уже два года, и он учил новые слова с удивительной легкостью. Ребенок менялся так быстро, что каждый день он казался не похожим на самого себя вчера. А Зоя опять была беременна. Володя досадовал на необходимость провести две недели вдали от семьи. Большинство людей в этой группе видели в поездке возможность отдохнуть от своих жен, выпить побольше водки – а может быть, и повеселиться с незамужними женщинами. Володя же хотел только домой.

Переговоры военных действительно шли, но Володино в них участие было прикрытием для его настоящего задания, состоявшего в том, чтобы сообщать о деятельности в Праге неуклюжей советской тайной полиции, вечного соперника красноармейской разведки.

Сейчас Володя выполнял свою работу без особого рвения. Все, во что он когда-то верил, теперь пошло прахом. У него больше не было веры в Сталина, коммунизм и в исконную доброту русского народа. Даже его отец был ему не отец. Он сбежал бы на Запад, если бы смог найти способ забрать с собой туда Зою с Котей.

Однако это задание в Праге было ему по душе. Сейчас ему выпала редкая возможность делать что-то, что он считал правильным.