Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой

Гвардасони сделал медленный поклон, как большой снеговик, постепенно уменьшаясь под солнечными лучами, и слегка понизив голос, погладил моцартово плечо:

«Я молюсь за вас, маэстро, стараюсь изо всех сил, чтобы везде узнали вашего «Дон Жуана», и как видно из афиш, о нём знают. Вот как раз получил депешу из вашего любимого Мангейма.

Они там хотят играть новую оперу от Вольфганга Амадея Моцарта, просят партитуру, уже перевели на немецкий либретто, хотя я не уверен, хорошо ли это будет. Вы-то писали «Дон Жуана» на итальянский текст, и музыка сливается со словами, как цветок со стеблем».

Гвардасони вытер лицо белым шёлковым платком, и тяжёлый запах духов затмил тихие фиалки, которые всё ещё прятались в кружевах моцартовой рубашки и нет-нет, да напоминали о себе лёгким дуновением.

«Вот как, вам написали из Мангейма?» – радостные слова вырвались из самого сердца, Гвардасони почувствовал это и поторопился разъяснить:

«Да-да, именно из Мангейма, и я уже дал указания копиистам, чтобы побыстрее приготовили партитуру „Дон Жуана“, и не только для Мангейма», – тут он многозначительно замолчал, сладостно прикрыл глаза и запел фальцетом:

«Мне ещё из Гамбурга написали, тоже просят прислать „Дон Жуана“ Вольфганга Амадея Моцарта. Ну, маэстро, что вы на это скажете?»

Моцарт сразу выпал из роли спокойного наблюдателя, которую старался держать от начала беседы:

«Гамбург! Ведь там Филипп Эммануил Бах!»

«Вот-вот, сам Бах. И я слышал, там сказочные сборы, carissime. Но я ещё не сказал вам, что сейчас готовлю „Дон Жуана“ в пражском исполнении для Драждьян, а оттуда мы делаем прыжок в Берлин, к королю прусскому».

Тут уж Моцарт не сумел сдержаться, выпалил:

«А я прямо сейчас к королю прусскому в Берлин еду, Гвардасони. Он меня звал неоднократно, но всё не получалось, а этой весной так удачно сложилось, что князь Лихновский, мой ученик, туда едет, и меня пригласил. Еду вместе с ним».

Гвардасони вытащил табакерку и начал вертеть её между пальцами:

«Это замечательно. Я насчёт Берлина думал о вас, Моцарт, но прусский король меня опередил. Однако, «Дон Жуана», – Гвардасони выпрямился в своём кресле, и голос его зазвучал как фанфара, – «вашего «Дон Жуана» там победоносно проведёт только сам лично Доменико Гвардасони, потому что вся Европа говорит о пражской постановке, которую именно я режиссировал, и вашу партитуру берегу как сокровище.

Не дам переписывать её какому-нибудь захолустному театрику, это должна быть достойная сцена, carissime, с первыми виртуозами-певцами и оркестром, ведь так?»

Гвардасони выдержал театральную паузу и поднял указательный палец:

«Оркестр должен быть не хуже пражского, кажется, кто-то сказал: „Мой оркестр здесь, в Праге“, не так ли?»

Моцарт улыбается, молча теребит золотую пуговицу, сверкающую под фиалками, он поклонился Гвардасони в знак благодарности за его старания. И вот для театрального директора наступил его момент.

– 6 —

Он положил руку на Моцартово плечо и потихоньку замурлыкал ему в самое ушко:

«Эти две уже заняли своё место. «Фигаро» – значительная пауза – «Дон Жуан» – пауза ещё длиннее – «А как будет называться третья опера, которую мы оба создадим сообща?»

Моцарт выдержал долгий испытующий взгляд, достойно ответил подобающей паузой и, понизив голос, чётко и ясно произнёс:

«Эту тему стоит обсудить».

Гвардасони придвинул кресло поближе:

«Я надеюсь, Моцарт, вы видите, как мы вас почитаем, как высоко ценим каждое ваше произведение. Я хочу сделать предложение, которое вам понравится. Обычно я плачу за оперу сто дукатов. Но я дам вам двести и прибавлю ещё пятьдесят на дорожные расходы».

Гвардасони протянул Моцарту руку, ожидая, что тот вложит в неё свою, но ему пришлось немного подождать. Маэстро был взволнован, мысли метались между Веной, Констанцией, приятелями и неприятелями, он размышлял. В это время двери распахнулись, и перед ними объявился Ян Кухарж.

Моцарт уклонился от ответа, бросился к другу, но Гвардасони не отступал:

«Двести дукатов даю вам за новую оперу, слышите?», – теперь и он заметил вошедшего Кухаржа и объяснил ему, что они говорят о новой опере для Праги, он за неё предлагает Моцарту вдвое больше обычного, осталось лишь ударить по рукам.

После дружеских объятий разговор об опере возобновился. Гвардасони был доволен присутствием свидетеля, обещал выполнить все пожелания автора. Большой хор, любой расширенный оркестр, новые роскошные декорации, короче говоря, все, что маэстро закажет, будет исполнено до последнего пункта.