Михаил Рабинович - Судьбы вещей

Видите, призыв тот же самый, хотя и обращен к казаку, вооруженному пикой, а не к стрельцу, вооруженному бердышом.

Что нам известно о судьбе шадринского бердыша?

Почти ничего. Мы только можем предполагать, что вряд ли он был изготовлен здесь, в Шадриной слободе, да и вообще на Урале. Стрелецкое оружие делали тогда, главным образом, в крупных городах центральных русских областей: в Москве, в Великом Новгороде, в Туле и других. Но бывало и так, что заказ на какое-нибудь определенное оружие давали одному из крупных монастырей, во владениях которого были мастера-оружейники. В этих случаях из Москвы посылали образцы и строгий наказ точно их придерживаться. Так, в один крупный вологодский монастырь писали: «…а велено топорки и бердыши делать с образцов ни больше, ни меньше, весом бы были таковые же, а делать в железе и в укладе (так называли тогда сталь) добром, а те топорки насадить на доброе топорище мерою два аршина, а бердыши насадить на дерево ж, как ведется, и на концах тупых у бердышей сделать маленькие копейца, чтоб можно в землю воткнуть».

Уже из этих строк видно, что в качестве образца в монастырь прислали не целые бердыши, а только сам полулунный топор без древка и втока. А что требовали точного соблюдения веса бердыша, так всякому, кто бывал в походе, понятно почему: лишний вес всегда бойцу вредит.

Так или иначе, но наш бердыш, судя по надписи, ковали уже с расчетом послать в какой-то гарнизон, где нужно и смотреть, и рубить, и, конечно же, не проспать.

И вот он очутился на далеком Урале, где честно нес свою службу, может быть, лет двести, когда и стрельцов-то уже давно не стало. Ведь еще во времена Гоголя на вооружении полицейских-будочников были алебарды, а мы уж говорили, что бердыш и алебарда до того были схожи, что в девятнадцатом-то веке их особенно не различали. Нет ничего невозможного в том, что кому-нибудь из стражей порядка достался старинный бердыш с выгравированным на нем призывом смотреть и не проспать.

Одна из улиц в центре Москвы называется Пушечной.

Круто спускается она вниз от Лубянской площади к Неглинному проезду.

Если бы мы могли с помощью какой-либо «машины времени» перенестись без малого на пятьсот лет назад, то увидели бы здесь разбросанные на крутом берегу реки Неглинной, медленно несущей свои воды к Кремлю, небольшие домики. По берегу вниз идет улица, поворачивающая к деревянному мосту через речку.

В наступающих ранних осенних сумерках нас поразили бы необычные для старой Москвы яркие вспышки огня то в том, то в другом дворе. Из дворов доносится тот особенный – то мелодичный, то глуховатый – мерный звон, который издают наковальня и раскаленное докрасна железо, когда по нему ударяют молотом. Мы попали на окраину тогдашнего города, заселенную кузнецами. Это в их маленьких кузницах еще горят раздуваемые мехами горны, еще стучат тяжелые молоты-кувалды.

Кузнецов стремились в то время поселить где-нибудь на окраине города, поближе к воде. Ведь их горны представляли для тогдашних деревянных городов постоянную опасность пожара. И самый этот мост через речку Неглинную стали называть Кузнецким, так как по обеим его сторонам жили кузнецы.

Но что это за большие здания стоят за крепким частоколом, на верху склона берега? Они выглядят среди маленьких домиков кузнецов, как большие деревья среди кустов. Из кирпичных труб, над коническими кровлями этих зданий, валит густой дым, иногда вырывается пламя. Это недавно построенный московскими князьями Пушечный Двор – крупнейшее по тому времени литейное предприятие. Здесь плавили медь и другие металлы и отливали из бронзы пушки. Всякому ясно, как много значил Пушечный двор для молодого Русского государства. От его работы во многом зависела мощь всей страны.

Отлить пушку в те времена было совсем не просто. Мастер должен был сначала произвести некоторые расчеты, чтобы определить ее основные размеры – длину, толщину стенок. Они зависели от того, какими ядрами должна была стрелять эта пушка, от их веса и размера, а стало быть, и от калибра (внутреннего диаметра ствола) пушки. Только тогда можно было приступить к изготовлению модели будущего орудия. Модель делали из воска и глины в натуральную величину, то есть такого точно размера, какого должна была быть сама пушка. Даже из мягкого и податливого воска нелегко было вылепить хотя бы небольшую пушку. Тут не обходились без кружала – вращающейся подставки вроде гончарного круга. Выточив корпус орудия, мастер обычно украшал его затейливыми узорами, также вылепленными из воска, иногда – фигурами людей и животных. И уже с первых лет существования московского Пушечного двора установился обычай, согласно которому мастера делали на пушках и надписи. В затейливой виньетке или просто на стволе пушки без рамки лепил мастер из воска букву за буквой тогдашнего, несколько вычурного, алфавита. В надписи говорилось, в каком году, при каком государе и каким мастером сделана пушка.