Михаил Рабинович - Судьбы вещей

Это типичная шутка школяра над товарищем, которого заставляют писать что-то (обычно непонятное), а потом весело смеются получившемуся, впрочем, довольно безобидному ругательству, вроде: «Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю».

И тут, возможно, один из школяров заставлял другого писать подряд непонятные сочетания букв: сначала верхний ряд, затем нижний. Потом показал, что пишущий уже обозвал сам себя невежей, а прочтя написанное – и еще похлеще («а хто се цита…»). А второй школяр, которого разыграли таким образом, рассердился и разорвал коварное «бересто».

Вообще большинство найденных в Новгороде грамот разорваны. В этом нет ничего удивительного. Это не те грамоты, которые бережно хранили в каких-нибудь ларцах, имевших даже форму подголовья, чтобы можно было и ночью класть их под голову. Это отслужившие свою службу, ненужные записи, которые рвали и бросали.

Так и находят их археологи. Но не сразу посчастливилось найти «бересто», хотя ученые и знали, что такие грамоты могут быть. Ведь кое-где сохранились более поздние тексты, написанные на бересте чернилами. И с самого начала раскопок в Новгороде, более тридцати лет назад, Артемий Владимирович Арциховский учил работавших в новгородской экспедиции студентов тщательно просматривать все находимые обрывки бересты: нет ли на них надписей? Сколько мы развернули, к примеру, берестяных свитков-поплавков, которые новгородцы в древности, как и теперь, во множестве привязывали к рыболовным сетям! В каждом из них надеялись найти грамоту – даже устав цеха. Однако прошло лет двадцать, прежде чем на бересте нашли первую надпись.

Это случилось в 1951 году. Работница экспедиции Нина Федоровна Акулова, отбирая находки, увидела на свернувшемся в трубку куске бересты какие-то странные знаки, похожие на буквы. Она рассказала об этом начальнику раскопа Гайде Андреевне Авдусиной. Бересту расправили в лаборатории, промыли и прочли первую надпись. А теперь таких грамот уже больше шестисот.

Но ведь береста очень хрупкая и не только легко рвется, но, если ее вынуть из влажной земли, где она пролежала сотни лет, при высыхании растрескается, а то и вовсе рассыплется в труху.

И вот найденные берестяные грамоты тщательно обрабатывают, промывают, дезинфицируют, расправляют, потом помещают в массивный гипсовый футляр, с одной стороны которого вставлено стекло, чтобы грамоту можно было читать.

Лежит такая грамота в витрине московского или новгородского музея как свидетель событий, которые произошли в Великом Новгороде и Новгородской земле пятьсот – девятьсот лет назад. Когда-то ее содрали с березы в окрестностях Новгорода, осторожно и тщательно процарапывали на ней костяным или бронзовым писалом каждую букву.

Кто-то, быть может, не без волнения читал написанное: ведь не все грамоты – упражнения или шутки школяров. В большинстве из них говорится о важных делах. Крестьяне спрашивают господина, чем засеять землю. Приказчик записывает, сколько с какой деревни нужно взять налога. Купец – у кого он получил товар. Кабатчик – кто заложил ему что из одежды. Люди жалуются друг другу на семейные неурядицы. Жена извещает о смерти мужа. Да мало ли еще о чем писали на бересте!

Лет пятьсот назад один горожанин спрашивал московского митрополита, можно ли ходить по тому месту, на которое брошены куски разорванной грамоты церковного содержания. Неважно, что ответил митрополит, но сам этот вопрос свидетельствует, как нам кажется, о том, что берестяные грамоты могут еще найтись не только в Новгороде, но и в других крупных городах Древней Руси. В Москве найден процарапанный на бересте рисунок.

Во Пскове, Старой Русе, Смоленске, Витебске нашли уже и грамоты. Пока их немного, но вполне вероятно, что скоро этот перечень городов пополнится новыми названиями. Во всяком случае, писала из железа, бронзы и кости найдены уже более чем в тридцати русских городах (в том числе в Москве, Киеве Минске Чернигове, Старой Ладоге, Волковыске, Новогрудке, Старой Рязани и других). А где есть писала, должны быть и написанные ими грамоты.

Дети, играя друг с другом, писали тайнописью. Ставили рядом как будто бы несвязанные буквы, а при помощи простого «ключа» можно было прочесть насмешливую фразу.

Но бывали в жизни новгородцев и такие обстоятельства, при которых тайнопись становилась необходима взрослым. И мастер подписывал под своим произведением не традиционное и гордое «такой-то делал», а какую-то абракадабру, которую непосвященный прочесть не мог.