Михаил Каратеев - Карач-Мурза

– Умный человек, когда видит, что над его головой занесен меч, не ждет, пока он опустится, а первым наносит удар. Так поступил и князь Дмитрей.

– Мой меч был в ножнах, царевич!

– Но он был уже хорошо отточен. Если бы ты не готовился к походу и задолго не сговорился о том с князем Ольгердом,– ваши войска не смогли бы тотчас оказаться под стенами Москвы.

– А что мне было делать, коли он сам на меня напал? Я лишь дал ему острастку, и на том стали квиты. Однако он, малое время спустя, снова пограбил мои города, и вот уже четвертый год льется, по его вине, русская кровь и нет в наших землях ни покою, ни мира.

– Чего же ты теперь хочешь?

– Челом хочу бить царице на него, на моего ворога! На Руси нет от него жизни ни одному честному князю, а и ей, царице нашей Тулюбеке, храни ее Бог, какая с того радость и польза, что княжит оп по Мамаеву ярлыку и ему, вашему лиходею и вору, дань платит? И дала бы она ярлык на великое княжение во Владимире мне. Тверскому князю, чей род честнее и старше, московского! Тогда бы и на Руси был порядок, и она, царица, исправно получала бы законом положенную дань. А за ярлык я, вестимо, дал бы богатый выход, да и тебя, царевич, не оставил бы в обиде.

– Везир Улу-Керим уже довел великой ханум твое челобитье. И она повелела мне ответить: великое княжение во Владимире надлежит Московскому князю Дмитрею Ивановичу, который получил свой ярлык от ее покойного супруга, великого хана Азиэа-ходжи, чью волю почитает она священной. А тебе, князю Михаиле, княжить в Твери, с Московским князем жить в мире, с князем же литовским, Ольгердом дружбы не водить, поелику он есть наибольший ворог и Руси и Орды.

*В то время город Владимир официально еще считался столицей Руси и князь, получающий ярлык на Владимирское княжение, тем самым приобретал верховное старшинство.

Выходом называлось особое обложение, которое вносил в ханскую казну князь, получивший ярлык.

– Так,– растерянно пробормотал Михаила Александрович, выслушав этот ответ, не оставлявший ему никакой надежды. – Вот и выходит, что правда-то прежде нас померла.

– Я передал тебе ответ великой ханум,– холодно промолвил Карач-мурза,– а теперь от себя скажу: тебе тот ярлык все одно без пользы, лишь пропали бы зря твои деньги. Тебе не одолеть князя Дмитрея.

– Почто ты так мыслить?

– Потому, что он перед Русской землею чист, а ты кругом замаран. Он с тобой своею силою воюет и татар небось в помощь не зовет, хотя и мог бы. А ты, что ни год, литвинов на Русь приводишь. Нешто она тебе такое простит?

– Москва татарами весь мой род извела,– Русь это тоже знает, почтенный царевич!

– Дмитрей за дедов своих не ответчик, князь. И коли хочешь послушать доброго совета,– покорился бы ты ему с чистым сердцем, как другие князья покорились, ибо выгода ваша не во вражде с ним, а в дружбе.

– За совет спасибо, только уж не обессудь, я второй раз по доброй воле в крапиву не сяду! Мало ты знаешь Дмитрея, от него дружбы да правды дождешься не прежде, чем солнце к нам задом оборотится. За то с ним и бьюсь!

– Что же, бейся, коли хочешь быть битым,– промолвил Карач-мурза.– И на том разговор наш окончим, ждут меня иные дела, а тебе добрый путь!

Спустя два дня расстроенный своей незадачей и проклиная Карач-мурзу,– «ведь мог же московский радельщик, если уж он маленьким не издох, припоздать из Хорезма лишь на день, и все было бы ладно»,– князь Михаила покинул Сарай-Берке. Переправившись, со своей свитой, на правый берег Волги, он полдня шел прямой дорогой на Русь, потом круто свернул на север н направился прямо к ставке Мамая.

Карач– мурза, которому о том сразу же было доложено, минутку подумал, а потом вызвал к себе Рагима.

– Возьми вот это,– сказал он сотнику, протягивая ему серебряную пайцзу и кожаный мешочек с деньгами, – и скачи в Москву. Доведи самому князю Дмитрею, и никому иному: Карач-мурза шлет поклон и спрашивает – здоров ли он, великий князь Московский, и здоров ли аксакал Алексей? И еще скажи: только что был в Сарае Тверской князь Михаила и домогался ярлыка на великое княжение над Русью, и в том ему здесь отказано. И чтобы князь Дмитрей знал: отсюда Тверской князь поехал не в обрат, на Русь, а прямо в ставку Мамая. Это все. Запомнил?

– Запомнил, пресветлый оглан. Мне одному скакать?

– Возьми с собою двух надежных воинов из твоей сотни и по паре самых быстрых коней на каждого. Лети как стрела из лука, и да сопутствует тебе Аллах!

По пути в ставку правобережного хана князь Михаила Александрович успел всесторонне обдумать все, что следует сказать Мамаю, чтобы склонить его па свою сторону. Но все ухищрения его ума оказались тут ненужными: вероломного и жадного временщика столь же мало интересовали вопросы старшинства русских князей, как и соображения справедливости. Его отношение к Руси определялось лишь одним желанием – выкачать из нес как можно больше богатств, а потому он считал, что право на великое княжение всегда имеет тот князь, который может дороже заплатить за ярлык. Выслушав Тверского князя, он сказал: