Михаил Каратеев - Карач-Мурза

– Я знаю, что велико твое могущество, почтенный эмир, но знаю, что велика и твоя справедливость. Потому и приехал сюда по своей доброй воле и без боязни, ибо суд праведный мне не страшен: я против тебя худого не умышлял и из воли твоей выходить не мыслил. А ежели не пустил во Владимир Тверского князя, так от того тебе одна лишь польза.

Почтительная покорность Дмитрия польстила Мамаю, и потому он сказал скорее насмешливо, чем гневно:

– До сих пор я думал, что и сам понимаю, в чем моя польза. Но, кажется, ты это знаешь лучше меня, если осмеливаешься идти против моей воли, да еще полагаешь это себе в заслугу! Объясни же, какая мне польза от того, что ты дерзнул пренебречь нашим ярлыком и отказался принять ханского посла?

– Польза такая, что ежели бы я уступил великое княжение Михаиле Тверскому, ты бы с Руси не получал и половины той дани, которую получаешь от меня, ибо князь Михаила николи бы столько собрать не сумел: ему Русь не верит и его не любит. Ты, чай, знаешь,– от Владимира не я его отогнал, а сами володимирцы его впустить не схотели. А ежели бы он вокняжился, могло бы для тебя дело обернуться и вовсе скверно: окрепнув чуток, не преминул бы он столковаться с зятем своим, с Ольгердом Литовским, и, перейдя под его руку, совсем не стал бы давать Орде дани, как не дают ее иные русские князья, землями коих завладел Ольгерд.

– Я бы разорил его город и заставил бы его платить! запальчиво крикнул Мамай, стукнув детским маленьким кулачком себя по колену.

– Вестимо, ты мог бы это сделать, великий эмир. Только зачем тебе такое беспокойство, ежели от меня ты и без войны получаешь все, что тебе положено?

– Если это так,– после небольшого молчания сказал Мамай, который почувствовал, что доводы Дмитрия его обезоруживают,– ты мог бы приехать сюда. Я бы тебя выслушал и рассудил дело иному. Но ты начал с того, что нарушил волю великого хана!

То, что Мамай сказал «волю великого хана», а не «мою», сразу ободрило Дмитрия Ивановича: было общеизвестно Мамай имеет обыкновение все свои неудачные действия сваливать на хана, именем которого он правил. И в этом случае, как бы отмежевываясь от хана, он тем самым готовил себе возможность пересмотреть вопрос об ярлыке без ущерба для своего достоинства. Поняв это, Дмитрий, с видом полнейшего простодушия, ответил:

– Да коли хочешь знать истину, великий эмир, так я в правде Тверского князя сперва крепко усомнился. Нешто могу ему верить после того, как он мне на кресте солгал? Нот и подумал я, что нет у него никакого ярлыка, да и быть не может, поелику ярлык на великое княжение хан Магомет-Султан всего лить запрошлым годом дал мне самому, и с той поры и дань, и выход платил я исправно и ни малой вины за собою не знал. Но после, когда уж стало мне ведомо, что ярлык ему и вправду даден, – тотчас выехал я сюда с повинной, полагаясь на мудрость твою и на то, что сумеешь ты отвести от меня гнев великого хана и порадеть о справедливости.

– Ты мог не верить Тверскому князю,– хотя мне кажется, что он не больший лжец, чем другие русские князья. Но ты должен был поверить ханскому ярлыку! – назидательно, но почти спокойно сказал Мамай,

– Ежели бы князь Михаила, как подобало, приехал прямо в Москву и показал мне тот ярлык, было бы иное дело,– возразил Дмитрий, к которому теперь возвратилась вся его уверенность.– Но он поступил как разбойник: пришел в вотчину мою, к Володимиру, и хотел сести там силой. Коли его володимирцы принять не схотели, нешто моя в том вина? Я сам о случившемся узнал уже после того, как они загнали его аж за тверской рубеж. А ханского ярлыка так наколи и не видел.

– Пусть так. Но потом тебя вызывал во Владимир ханский посол, чтобы прочитать тебе ярлык. Ты же приехать не пожелал и посла принять отказался, – снова повысил голос Мамай. – За много меньшие дерзости не столь еще давно с русских князей в Орде снимали головы! Может быть, ты думаешь, что я побоюсь это сделать сегодня!

– Я этого не думаю, великий эмир, но я думаю другое: за такое дело надо бы снять голову с ханского посла, а не с меня. Ежели он был послан ко мне, так и надлежало ему самому приехать в Москву, а не звать меня к себе, куда ему любо. Стало быть, это он не выполнил ханской воли, а не я! Нешто я обязан ехать ко всякому, кто назовется послом, даже вовсе не видя его пайцзы и еще не зная – верно ли он посол али, может, просто какой шутник? А пайцзы его я тако же николн не видел, как и ханского ярлыка!

– Бисмаллах! Я вижу, что хан Магомет-Султан послал тебе глупца и ты действительно не так виноват, как мне сказали.