Михаил Каратеев - Карач-Мурза

На ту же осень князь великий Дмитрей Ивановичь выйде из Орды милостию Божкею все по добру и по здорову, такоже бояры его и слуги. А княжения великого под собою покрепил, а супостаты свои и супроставники посрами. И выведоша с собою из Орды княжича Тферьского Ивана Михайлова, откупиша его в долгу от татар и даша по нему десять тысячь серебра, еже есть тьму рублев, а приведоша его на Москву и седе у Алексея у митрополита дондеже, паки выкупиша его князь Михаило. Симоновская летопись

«И вот этакая мразь завладела Ордою и ныне тщится повелевать Русью!» – думал князь Дмитрий Иванович, стоя в почтительной позе посреди роскошно убранного шатра и с затаенной брезгливостью глядя на тщедушную фигуру Мамая, важно восседающего на высоком квадратном диване, к которому, как к трону, вели две широкие ступени, крытые красно-золотой парчой.

Вид у Мамая и впрямь был далеко не величественный. Он это понимал и сам, а потому убожество своей наружности старался восполнить внешним великолепием и богатством заряда, в котором все было искусно рассчитано на то, чтобы сделать менее заметными его физические недостатки. Но ни высокие каблуки на красных, шитых жемчугом сапогах, ни пышно вздыбленная чалма, из-под которой выглядывало сморщенное личико с приплюснутым обезьяньим носом и с редкими сосульками седеющих усов,– не были в состоянии скрыть его малого роста. А нарочито просторный, сверкающий драгоценностями халат, только лишь пока эмир сидел, не позволял заметить, что левое плечо у него гораздо ниже правого.

Однако под этой невзрачной оболочкой таились качества, которые позволили Мамаю не только приобрести в Орде господствующее положение, но и сохранить его в течении двадцати лет беспрерывных кровавых смут, стоивших жизни нескольким десяткам ханов.

Он, хотя и не был чингисидом, принадлежал к одному могущественных княжеских родов, что позволило ему жениться на дочери великого хана Бердибека, который в конце своего царствовании сильно болел, а потому все дела управления постепенно очутились в руках Мамая. В начавшейся после смерти Бердибека, смуте он сразу показал себя человеком решительным, коварным, мстительным, а главное,– всюду имеющим свои глаза и уши, что позволяло ему вовремя обнаруживать все направленные против него заговоры и беспощадно расправляться со своими врагами.

*В старину десять тысяч назывались на Руси тьмою. Отсюда и «темник» – начальник десятитысячного отряда.

Сам не имея права на престол, он сажал на него своих ставленников, во всем ему покорных; если же подобный хан начинал проявлять строптивость, Мамай его уничтожал и заменял более покладистым. Но свое политическое значение он, может быть сам того не сознавая, особенно укрепил тем, что в разгоревшихся усобицах показал себя последовательным и непримиримым врагом белоордынского династического начала. Это невольно объединяло вокруг него большую часть уцелевших потомков и родичей хана Узбека, а также всех приверженцев и ставленников ханского рода, исстари царствовавшего в Золотой Орде, а теперь вытесняемого белоордынскими ханами.

Мамай и Дмитрий сегодня впервые видели друг друга. И если татарский сатрап вызвал у русского князя чувство презрения, граничившего с гадливостью, то рослая и статная фигура Дмитрия в Мамае прежде всего пробудила зависть, смешанную с совершенно непроизвольным, подсознательным уважением. Оно подкреплялось еще и тем бесстрашием, с которым Московский князь не побоялся, после всего случившегося, лично явиться в Орду, хорошо зная, что здесь легко может найти свою смерть.

Сознание того, что достаточно будет одного его слова, чтобы эта крепко посаженная удалая голова слетела с плеч, несколько примирило Мамая с физическим превосходством Дмитрия, и он вызывающе сказал:

– Ты умно сделал, что сам приехал сюда, Московский князь. Иначе я бы приказал своим воинам опустошить твою землю и привести тебя на аркане!

Дмитрия передернуло. С языка его готов был сорваться резкий ответ,– он ощущал в себе достаточно мужества и гордости, чтобы смерть предпочесть унижению, как сделал это при подобных обстоятельствах великий князь Михаил Черниговский. При складе его характера это было, пожалуй, легче, чем безропотно снести оскорбление. Но что тогда станет с Русью? – Снова распадется она на бесчисленные, враждующие между собой уделы, и распылится русская сила, почти созревшая для свержения ненавистного ига… Нет, что угодно, но только не это! Для нее, для Матери нашей, надобно стерпеть сегодня обиду, а уж после прядет час, за все рассчитаемся с проклятым татарским недоноском! – подумал Дмитрий и, склонив голову, смиренно ответил: