Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

...Посмотрев на наручные часы, Восленский зазвонил в колокольчик. Переполненный зал, слабо освещённый керосиновыми лампами, поставленными на стульях в проходах, неохотно смолк.

— Слово для доклада о событиях в Петрограде и Москве, — сказал председательствующий, — предоставляется товарищу Максимовскому, члену Московского комитета Российской социал-демократической партии... — Константин Александрович выдержал паузу. — ...Фракция большевиков. — По залу прокатилась волна невнятных голосов, и непонятно было, что в ней преобладает: одобрение или осуждение. — Затем для оглашения текста резолюции большевиков о власти будет предоставлено слово товарищу Каминскому.

На трибуну поднялся совсем молодой человек, которому очки на длинном носу и густая чёрная борода придавали строгий академический вид. Он зашуршал стопкой листов бумаги, потом отложил их в сторону, посмотрел в глубину зала, тонущего в тусклом желтоватом свете.

Была полная тишина, казалось таящая в себе угрозу.

...А в это самое время Иван Михеев стремительной походкой шагал в Тупиковый переулок, который был вторым от угла на улице Ствольной, подошёл к калитке с медной затейливой вывеской «Злая собака», сдвинул старую доску, засунул, с трудом правда, в образовавшуюся щель свою внушительных размеров ручищу; звякнула металлическая щеколда, калитка открылась.

Загремела цепь по проволоке, радостно взлаял лохматый пёс и, неистово крутя хвостом, кинулся к Ивану с объятиями.

— Ладно, ладно, Полкан, — успокаивал собаку Михеев. — Очумел, что ли? С ног свалишь!

— Тебя свалишь!.. — К нему от дома с тремя подслеповатыми окошками уже шёл молодой статный человек в офицерской шинели без погон, накинутой на плечи. Его чисто выбритое лицо светилось доброжелательностью. — Как раз самовар вот-вот закипит. Погоняем кипяточку. И порошок сахарина имеется.

Это был Павел Сергеевич, комендант Тульского арсенала.

— Кто у тебя сегодня в карауле? — сразу приступил к делу Михеев. — Необходимо, чтобы были только наши...

— Не тарахти, не тарахти! — перебил Сергеев. — Давай в дом, за самоваром обо всём поговорим. Я уже в курсе. У меня человек от Каминского был.

...В пять часов вечера, после доклада Максимовского и дебатов по резолюции о власти, предложенной фракцией большевиков, которую зачитал Каминский, на заседании Тульского Совета был объявлен перерыв на тридцать минут.

В маленькой комнате за сценой собрался весь комитет тульской большевистской организации. Теперь в нём было около трети новых товарищей, недавно избранных. Первые мгновения — толкотня, все говорили разом... И в хаотическом, нервном, воспалённом разговоре прошли почти все полчаса. Вдруг кто-то сказал:

— Посмотрите в окно!

Окно под углом смотрело на далёкий берег Упы, и сейчас над рекой и над Заречьем странно, неестественно очистилось небо, ставшее зловеще фиолетовым, по нему неслись разорванные, клочковатые тучи, и сквозь них, над самым краем земли, вернее, над низкими, путаными зареченскими крышами стояла, то возникая на фиолетовом холсте, то исчезая в топких тучах, но всё равно просвечивая сквозь них, большая белая луна с левым замутнённым, как бы выщербленным краем.

— Какое-то библейское небо, — сказал Александр Кауль.

И неожиданно стало тихо.

В этой тишине, казалось наполненной электрическими разрядами, прозвучал высокий нервный голос:

— Я должен сделать заявление!..

Все оглянулись на голос.

Пётр Вепринцев, служащий конторы оружейного завода, совсем недавно принятый в партию и введённый в комитет как представитель трудовой интеллигенции, высокий, худой, сейчас с пылающим от смущения и решительности лицом, повторил в полной тишине:

— Я должен сделать заявление... От себя... И ещё... Нас пятеро. Кроме меня, Найденкин, Лобанов, Орлов...

— Что за заявление? — перебил Каминский.

— Мы против перехода власти в руки Советов, — уже твёрдо, убеждённо сказал Вепринцев. — Мы не справимся! Получается, мы против всех революционных сил России. Действительно может начаться гражданская война. А это...

— Что? — резко, яростно перебил Григорий Каминский. — Вчера мы на общем собрании приняли решение... А сегодня... Это — предательство! Удар в спину! Я требую, чтобы вы немедленно отказались... — Ему не хватало слов. — Если вы с нами...

— Я не могу отказаться от своих убеждений, — сказал Вепринцев. — И если так ставится вопрос... Я выхожу из партии.

Уже несколько секунд требовательно звенел колокольчик председательствующего.