Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

В половине второго уже, как говорится, яблоку негде было упасть. Стоял возбуждённый гул голосов, чувствовалось крайне нетерпение — ждали...

В боковой комнате рядом со сценой, с единственным окном, за которым большими серыми хлопьями лепил мокрый снег, уединились два человека — Сергей Родионович Дзюбин, лидер тульских меньшевиков, и глава тульских эсеров Константин Александрович Восленский, высокий, представительный брюнет лет сорока, с офицерской выправкой и бледным лицом, на котором глубоким светом мерцали умные внимательные глаза.

До начала заседания оставалось десять минут.

— В целом, Константин Александрович, — говорил Дзюбин, — абсурдная ситуация. Меньшевиков в Туле — две тысячи триста тридцать человек...

— Эсеров по всей губернии, — перебил Восленский, — более пяти тысяч.

— Но от вас откололись левые...

— Ерунда! — отмахнулся Константин Александрович. — Их ничтожная кучка!

— Большевиков в городе еле наберётся тысячи полторы, и то с натяжкой. — В голосе Дзюбина смешались возмущение и негодование. — И поди ж ты, верховодят в Совете!

— Да, их фракция насчитывает около ста человек. Но, Сергей Родионович... — Восленский скупо улыбнулся, его щёки чуть-чуть порозовели. — Сегодня мы окончательно вместе. Потом... В ближайшие дни многое будет решаться. Увы, увы! Военной силой. Сейчас я вам покажу, какова ситуация. — Он достал из внутреннего кармана карту Тулы, выполненную от руки умело и точно. — На данный момент мы имеем вооружённую дружину, эсеровскую, а у нас, батенька, и кадровые офицеры, и члены групп экспроприаторов. Молодцы своё дело знают. Дружина уже взяла под свою охрану банк, почту и телеграф. — Он показал на карте: — Здесь, здесь и здесь. Далее. Наш бронированный поезд с вооружённым отрядом патрулирует Курский вокзал и железнодорожный узел...

— А в гарнизоне? — перебил Дзюбин.

Константин Александрович помрачнел.

— В гарнизоне хуже. На собраниях полковых и ротных комиссаров прошла большевистская резолюция о поддержке Петроградского военно-революционного комитета. Притом — восемнадцатью голосами против восемнадцати. Факт, будем правде смотреть в глаза, тревожный...

— А что у нас в арсенале? — спросил Дзюбин.

— Вам, Сергей Родионович, лучше знать. Эсеров среди солдат караула там нет, а вот меньшевики, если я правильно информирован, имеются.

— Да, да! — поспешил Дзюбин. — Положение в арсенале мы надёжно контролируем, хотя я и не знаю подробностей. Надо спросить у Астахова, он ведает военными делами.

Восленский взглянул на часы:

— До начала заседания остаётся три минуты. Я убеждён... — Голос Восленского дрогнул от волнения. — Коли мы вместе, большевики не устоят. И у нас в руках два козыря, на пленарном заседании цеховых комитетов оружейного завода резолюция большевиков о поддержке Советов Петрограда отклонена семьюдесятью шестью голосами против пятидесяти трёх. То же на патронном заводе: там мы провалили резолюцию большевиков ста шестьюдесятью тремя голосами против семидесяти трёх...

— Но в низовых партячейках, — перебил Дзюбин, — картина совсем иная: там главенствуют большевики.

— Не будем сейчас, Сергей Родионович, — поморщился Восленский, — вдаваться в эти подробности. На этот исторический час мы имеем пусть формальный, но козырь: рабочие оружейного завода и патронного — против перехода власти к Советам. К это — главное!

Явственно прозвенел колокольчик, послышался зычный голос:

— Товарищи депутаты! Прошу занять свои места!

...На последнем заседании Тульского Совета Константин Александрович Восленский был избран председательствующим, и сейчас ему предстоит вести заседание.

— Пора! — сказал он дрогнувшим голосом.

Дзюбин молча пожал ему руку, и оба вышли из комнаты.

Стол президиума был длинный, во всю сцену. Его освещало несколько керосиновых ламп. Меньшевики, эсеры, большевики сидели кучно и в президиуме, демонстрируя раскол Совета на фракции. Впрочем, Восленский оказался рядом с Дзюбиным, а по бокам Каминского сидели Кауль и Степанов.

Рядом со сценой, уже в зале, два справа, один слева, стояли небольшие столы для секретарей основных трёх фракций Совета, и за столом, который стоял слева, сидела Ольга Розен, разложив перед собой чистые листы бумаги и отточенные карандаши; она неотрывно смотрела на Каминского, надеясь встретиться с ним взглядом, но Григорий о чём-то горячо говорил с Сашей Каулем, упрямо встряхивая головой.