Георгий Марков - Строговы

– Земля слухами полнится, – засмеялся Антон. – Мужиков волченорских встретил на базаре, вот и пошел к тебе. От зимы лета ищу. Покорми, служба, третий день маковой росинки во рту не было. В ночлежке живу. Ну, а ты как? Давно это нацепил? – кивнул он на Матвееву форму. – Сам али поневоле пошел?

Матвей сбегал на кухню за кипятком, достал из-за форточки остатки колбасы, нарезал хлеба, наколол сахару и пригласил гостя за стол.

Заговорили.

Антон проклинал свою жизнь. Когда он вернулся с заработков из соседней деревни и отец рассказал ему, что Демьян Штычков, отобрав за долги весь хлеб, принудил Топилкиных идти просить милостыню, у него кровь закипела от лютой злости. Понял он тогда, что пришла пора посчитаться с Демьяном.

В сердце все еще жила обида за Устиньку, за ее горькую жизнь в доме Штычковых, за ее страшную смерть. Не соблазни Демьян своим богатством да посулами хорошей жизни Устиньку – может быть, жил бы теперь Антон Топилкин в Волчьих Норах с женой и детьми, не рыскал бы по белу свету горемычным бродягой.

Жестокую расправу собирался учинить Антон над Демьяном. В тот вечер, когда ему удалось изрубить мельничное колесо, хотел он пробраться лесом на поля к Штычковым и пустить красного петуха в Демьяновы клади. Если бы удалось это, несдобровал бы и Демьянов крестовый дом в Волчьих Норах.

Но все обернулось иначе.

Слушая Антона, Матвей смотрел на него и дивился. Как не похож он был на прежнего запевалу первой роты, веселого балагура и скомороха, забавлявшего солдат в часы досуга своими шутейными представлениями! Вспомнилось, как еще в Волчьих Норах пастух Антон забавлял все село. «Слышь, Антон, изобрази Соловья-разбойника», – просили его, бывало, ребятишки, и он начинал свистеть так, что люди бросали работу и сбегались слушать его. Особенно ловко изображал Антон сельского дурачка Андрюху Клинка. Он копировал дурака с такой точностью, что старики, наблюдавшие его игру, говаривали: «Тебя, Антоха, к царю бы шутом. Уморил бы того со смеху».

Теперь перед Матвеем сидел человек, раздавленный жизнью, – оборванный, испитой, с морщинами на лице и тоскливыми глазами.

– Где же ты пропадал все это время, Антон?

– Летом батрачил, осенью поступил кочегаром на спичечную фабрику, во время забастовки попал в каталажку. Вышел, а тут война началась, мобилизация. Думал сначала: пойду на войну, все равно подыхать. А как вспомнил, чем меня в родном селе встретили, когда пришел из солдатчины, – плюнул и не пошел. За какую такую землю я должен кровь свою проливать, раз у меня последний кусок отняли? А потом уж никуда и на работу-то нельзя было поступить. Ведь хорошо еще к воинскому начальнику пошлют да на фронт отправят, а то и засудить могут. Ну вот, так-то и докатился до ночлежки…

Матвей задумался: как помочь другу, чем? «Хорошо бы ему тоже надзирателем устроиться, – шевелилась в голове мысль, – сразу со всеми бедами бы разделался: сыт, одет и суда за уклонение от мобилизации можно не опасаться. Да ведь разве примут такого? – Матвей взглянул на рванину, в которую был одет Антон, и тотчас отбросил эту мысль: – Нет, не примут».

Так ничего и не придумав, он предложил:

– Живи, Антоха, пока у меня. Комната большая. Передохнешь, приведешь себя в порядок, а там посмотрим, что делать…

Скоро Матвею представился случай выручить товарища из беды.

Начальнику тюрьмы прислали нового помощника. От конторских писарей надзирателям скоро стало известно, что крупный чиновник в столице, статский советник Елисеев, прибыл в Сибирь на исправление: не то с женщинами промотал, не то проиграл в карты крупную сумму казенных денег. Беляев, предполагая, что новый помощник будет выслуживаться и введет более строгий режим, посоветовал Матвею присмотреться к Елисееву и разузнать: что за птица?

Матвей зачастил в контору. Там всегда можно было услышать какую-нибудь новость. Чиновники охотно выбалтывали все, что касалось начальства.

Однажды Матвею посчастливилось. Как только он перешагнул порог конторы, его позвали к начальнику тюрьмы. Матвей вошел в кабинет. Рядом с начальником стоял высокий лысый мужчина.

– Вот, Венедикт Андреевич, – сказал начальник лысому человеку, – это надзиратель Строгов, из барака политических.

– Прекрасно! Будем знакомы, – развязно проговорил лысый.

«Э, да это новый помощник», – догадался Матвей и с любопытством осмотрел Елисеева.

– Есть, Строгов, дело к тебе, – обратился начальник к Матвею. – Господин Елисеев большой ценитель памятников старины и набожный человек. В нашем городе он впервые. Покажи ему собор, Воскресенскую церковь. Кстати, и вечерни скоро начнутся… А теперь поди скажи кучеру, пусть подаст лошадь к воротам.