Александр Говоров - Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса

А когда над резными коньками и причудливыми флюгерами Китай-города взошло тусклое февральское солнце, окончилась канунниковская свадьба. Гости, пошатываясь, выходили из распахнутого амбара, шли, скрипя каблуками по снегу, какие-то тетки плясали на ходу, балалайки тренькали, мужики орали сиплыми от трехдневной гульбы голосами: «Трах, трах, тарарах, едет баба на волах!» И с песнями, с плясками спускались мимо Василия Блаженного по Москворецкой улице к реке, к Портомонным воротам.

А на Москворецкой улице уже начинался день забот. Открывались растворы лавок, веники сидельцев выметали оттуда клубы пыли. Звенели молоточками медники, заказчики выносили из удушливой тьмы их мастерских кто купель [234] Купель — ванночка для омовений. детскую, а кто таз для варки варенья. С шипеньем двигались вверх и вниз большие мехи, раздувая огонь, и в кирпичной пасти горна гудело веселое пламя.

Вверх от Балчуга к Красной площади прошла рота солдат в новеньких зеленых кафтанцах, с кожаными портупеями, с белыми султанами на кожаных же шляпах. Солдаты шли не в ногу, но быстро, розовощекие новобранцы с любопытством разглядывали пестрый быт Москворецкой улицы.

— Трах, трах, тарарах, едет баба на волах! — кричали уже без всякой охоты гости, расходящиеся со свадьбы.

Тетки плясали тоже лениво, повизгивали:

— И-их! И-их! В Москве, на доске, на горячем песке!

— Постор-ронись! — Навстречу им снизу, с моста, въезжал целый обоз.

Ехали в санных возках, насупленные, серьезные офицеры, закутавшись в черные епанчи, на дровнях везли какие-то громоздкие бочки, ящики, в отдельной повозке ехал секунд-лейтенант Степан Малыгин. В одной руке он держал драгоценный для него портфель с картами Архангельской губернии и Ледовитого побережья, а в другой сжимал теплые пальцы молодой жены, Натальи, урожденной Овцыной, которая старалась рассмотреть в качающееся дорожное зеркальце, не отпала ли у нее мушка на правой щеке, и говорила мужу:

— А через два года, когда мы вернемся, мы устроим ведь ассамблею для всех наших друзей?

— Да, да, сердечко мое, да, да… — отвечал ей Малыгин, и ехали они дальше, мимо Сапожного ряда, где, расположившись прямо на снегу, резво колотили молотками холодные сапожники.

Там гуляли рекруты; они прогуливали милостыньку, которую собрали им москворецкие купчихи, да проводили свой последний вольный день.

Один рекрут, кудрявый, тороватый и, несмотря на морозец, в одной красной рубахе, бренчал на расписной балалаечке.

— Максюта! — звали его торговки из Белильного ряда, что был у самой реки; там румянами всяческими торговали и прочей женской красотой, из-за чего оно и было самое что ни на есть бабье место на всем торжке. — Максюта, голубь! Спел бы ты нам что-нибудь на прощанье!

И Максюта пел:

Отставив балалаечку, пускался вприсядку.

А девушки и молодки кричали:

— Ты не забывай нас, Максюта! Возвращайся к нам фельдмаршалом!

И Максюта, подбоченившись, отвечал:

— А что же? И вернусь!

Грыдырование — старинное произношение слова «гравирование».

Персона — лицо, особа; так же назывался иногда и портрет знатного человека.

Антихрист — в церковной мифологии противник Христа, иногда синоним дьявола.

Преображенский приказ — учреждение, управлявшее гвардейскими полками, а в 1716 году ведавшее также охраной государственного порядка.

Клеврет — собрат, сообщник, помощник.

Сочельник — в Древней Руси вечер накануне Рождества.

Сенат — высшее правительствующее учреждение в императорской России.

Рыдван — старинная карета.

Виват — по-латыни «Пусть живет!», «Да здравствует!»

Рождество — главный церковный праздник в конце декабря, связанный с мифологическим рождением Христа.

Колядки, колядование — народный обряд пожеланий добра и благополучия.

Ердань — правильнее — Иордань, прорубь, из которой брали воду для освящения и в которой купались «моржи».

Кум, кума — люди, крестившие совместно чьего-нибудь ребенка.

Ратуша — центральное учреждение в Москве, управлявшее купцами и ремесленниками; до 1699 года называлось Бурмистерской палатой.