Николай Кузьмин - Меч и плуг [Повесть о Григории Котовском]

Борисов успокоил его:

— Да нет…

— Ничего, кончим вот с Матюхиным, на гимнастику налягу. А то запустил. Мне уже Черныш выговор сделал: «Ты, — говорит, — Григорь Иваныч, даже кормиться стал, как лошадь, — стоя…»

— На ходу, все на ходу, — подтвердил Борисов, собираясь.

Пока он сворачивал просохшее белье, комбриг энергично потянулся, несколько раз крепко согнул руки в локтях.

— А что, Петр Александрыч, если заглянуть вперед: вспомнят нас когда-нибудь, не вспомнят? Как считаешь?

Сидя на корточках, комиссар с интересом поднял голову. По лицу комбрига блуждала мечтательная улыбка.

— Должны бы, — высказался Борисов.

— А что, слушай, мы все-таки ничего были человеки, а? — помолчал и сам себе ответил: — Будь здоров!

Затем, глянув на удивленное лицо Борисова и как бы раскаиваясь в неожиданной минуте задушевности, отрывисто спросил:

— Ну, высохло твое барахло, нет? Плывем!

Снова оставляя на песке глубокие сыпучие следы, он побежал и бултыхнулся в воду.

Борисов поплыл на боку, удерживая в вытянутой руке выстиранное белье.

На берегу они оделись. Разнеженный купанием, Борисов хотел идти в деревню распояской, чтобы отдыхало тело, однако Котовский, посапывая и задирая подбородок, застегнул тесный ворот, захлестнул широкий с трещинами ремень, и комиссару ничего не оставалось, как сделать то же самое. Оба сразу оказались точно влитыми в форму, с той изысканностью в осанке и жестах, которая вырабатывается у военных командиров привычкой чувствовать на себе тысячи и тысячи глаз, а самому не смотреть ни на кого в отдельности, чтобы не бегали глаза, не вертелась голова.

На прогулки арестованного выводили поздно ночью. Дни напролет он находился в помещении, под охраной, с глазу на глаз с двумя молчаливыми латышами в коже.

В селе Медном штаб занимал большой дом в два этажа. Внизу, где раньше помещалась лавка, имелся чулан с отдельным входом со двора. Здесь ни латыши, ни арестованный никому не бросались в глаза.

Днем их вообще никто не видел.

В низком окошечке, несмотря на поздний час, горел свет. Пригнувшись, Григорий Иванович заглянул и удивился: оба латыша и арестованный меланхолически шлепали картами. Судя по всему, игра шла в подкидного дурака. Двое задумчиво подбрасывали карты, третий лениво бил. Никто не произносил ни слова. Кивок головой — и отбитые карты в сторону, все трое по очереди лезут в колоду.

Узнав вошедшего комбрига, латыши смущенно вскочили: не за делом застал! Поправили кожаные фуражки, одернули ремни, один цапнул со столика карты и сунул в карман тужурки.

С порога, прикрыв за собою окованную дверь, Григорий Иванович пристально уставился на арестованного. Эктов стоял с опущенными руками, с выражением терпеливой покорности на бородатом лице. Конвоиры один за другим незаметно выскользнули из помещения.

Керосиновая лампа с треснувшим стеклом стояла на шатком, сколоченном из досок столике. Григорий Иванович попробовал столик рукой, переставил лампу и, опустившись на табуретку, кинул ногу на ногу.

— Я забываю вас спросить, — начал он таким тоном, точно продолжая ненадолго прерванный разговор. — Ведь вы, кажется, дворянин?

Арестованный, глядя себе под ноги, уклончиво пожал плечами:

— Так получилось.

Суконные заношенные брюки висели пузырями на коленях, и совсем нелепым выглядел армейский ремень на крестьянской косоворотке. Пиджак лежал свернутым на голой лежанке, видимо, он подкладывал его под голову.

— Значит, первый в поколении, — проговорил Григорий Иванович и побарабанил пальцами. — Хутор имели, работников?

— Позвольте мне прежде всего сесть! — с неожиданным раздражением сказал Эктов и, не дожидаясь ответа, ногой придвинул табуретку.

Изучая собеседника, Григорий Иванович не переставал покачивать ногой. Раздражение бывшего штабс-капитана было как раз желательно, — в спокойном состоянии человек обычно многого не скажет, побоится. А для задуманной комбинации хотелось бы знать, что у арестованного на душе и в мыслях. Все-таки от этого зависело многое, если не все.

— В одиночку-то, наверно, трудновато приходилось? Хутор, хозяйство. Руки требуются.

Видимо, штабс-капитан догадывался о намерениях Котовского.

— Вы в каждом готовы видеть кровососа! — желчно усмехнулся он и опустил лысеющую голову, сунул в колени кулаки.

Потрескивала лампа, в приоткрытую дверь задувало с воли.

— Библиотеку, я слышал, собрали?

— Так, кое-что. Вечера длинные, делать нечего. К тому же, как вы знаете, у меня три дочери.