Николай Кузьмин - Меч и плуг [Повесть о Григории Котовском]

— Я готовлю необходимые распоряжения.

— Ну вот и все заботы! — сказал комбриг и подмигнул Криворучко. — А ты распылился: разогнать, нагайками! Без нас этим займутся.

Из приказа Революционного Военного Совета Республики…

«г. Москва 30 декабря 1920 г.

…Награждаются Почетным Революционным Красным Знаменем за отличия в боях с врагами социалистического отечества:

Кавалерийская бригада 45 стрелковой дивизии…

Заместитель председателя Революционного Военного Совета Республики

Э. Склянский

Главнокомандующий всеми вооруженными силами Республики

С. Каменев»

— Отвяжись, грех! — Слива замахивался на Мартынова вожжами и отклонял голову, чтобы тот не сорвал шляпу.

— Мыкола, а Мыкола… Слышь, Мыкола, слух есть, будто скоро головы научатся переставлять.

— Вот тебе лафа! А то с этой башкой ты никуда. Молодой здоровый хохот заставил Котовского очнуться.

Лошади шли шагом. Рядом, чуть впереди, ехал и оглядывался комиссар. Григорий Иванович усмехнулся:

— Петр Александрыч, чего крадешься? Иди ближе.

— Смотрю я, Григорь Иваныч, день больно хорош! — бодро заявил Борисов, подъезжая.

Запрокинув голову, комбриг посмотрел вверх, прижмурил глаз: да, день разгуливался, уже разгулялся…

— Обрати внимание, Григорь Иваныч, народ почти совсем управился.

На лугу, там и сям, стояли аккуратные стога. Комбриг вздохнул:

— Петр Александрия, заметил, нет: чуть минута поспокойней, бойцы так и кидаются, чего бы сделать. Хоть огородишко перекопать, хоть колодец очистить! Руки чешутся настоящим делом заняться. А я вчера вышел — дождичек как раз прошел. Зачерпнул земли — и, знаешь, запах: голова кругом! Век бы не нанюхался, честное слово!

— Кончается война, Григорь Иваныч. Еще немного — и за землю примемся.

— Кто примется, а кто и нет, — с сожалением проговорил комбриг.

Борисов подтвердил:

— Тебя, я думаю, Григорь Иваныч, обязательно оставят в кадрах. Эскадронных оставят. Еще кое-кого… Отпускать будут таких, как «чудо медицины», — он показал на Сливу, с которого Мартынов все же ухитрился сорвать соломенную шляпу.

Посмотрев, как впереди со смехом дурачатся беспечные бойцы, комбриг опустил голову. Перспектива остаться в кадрах была ему не по душе.

— Ты думаешь, охота? Я ж агроном.

— Кому-то ведь и караулить надо! — возразил Борисов.

— Да, караулить… — Комбриг опять задумался. — Знаешь, не выходит у меня этот Матюхин из ума. Сидит и сидит! Может, отстанем да искупаемся, а? А заодно и… Мыслишка, понимаешь, одна шевелится, не знаю — выйдет что, не выйдет? Обмозговать бы надо. Ни о чем больше думать не могу!

Радуясь предложению, Борисов с готовностью согласился:

— Григорь Иваныч, какой может быть разговор!

Они отстали и повернули к речке.

Разбежавшись по песку, комбриг вытянул вперед руки и шумно плюхнулся в воду. Через несколько метров вынырнул, отфыркнулся и поплыл на другой берег. От головы на обе стороны потянулся треугольник разбуженной воды; в подмытый обвалившийся берег заплескала мелкая волна.

Борисов купаться не спешил. Стянув верхнее обмундирование, он остался в одном белье, босой ногой попробовал воду и поежился. На том берегу Котовский уже вылезал на отмель, блестел телом. Тогда, не снимая белья, комиссар забрел по колени, по пояс, еще поколебался, удерживая локти над водой, и вдруг ухнул с головой. Слепое, облепленное волосами лицо его выскочило на середине речки. Он отмахнул с глаз волосы и, выкидывая мокрые рукава, стал крестить речку широкими саженками.

Покуда комбриг, вздрагивая телом и сдувая с носа капли, подгребал к груди и под бока горячий рассыпчатый песок, Борисов хозяйственно простирнул бельишко и разложил его сохнуть. С бельем в бригаде было худо, как приехали — без сменки.

На той стороне раздался топот, визг, — эскадрон Скутельника как взял галопом от деревни, так с разбегу и влетел в речку. Вода сразу закипела. Бойцы, сидя голышом на конях, заплывали на середину, соскальзывали и плыли рядом, держась за гривы и успокоительно покрикивая. Лошади пугались глубины, всхрапывали, прижимали уши, но, став ногами на твердое, выходить из воды не торопились. На берегу стирка, смех, возня, кидание песком.

Щурясь от блеска, Григорий Иванович сел и счистил с груди и живота песок. Чесались темные обручи на кистях и лодыжках, — несмываемые следы от кандалов. Комиссар, словно малое дитя, комкал горстями мокрый песок с илом и увлеченно строил не то башню, не то терем. Волосы свесились, коленки торчат…