Николай Кузьмин - Меч и плуг [Повесть о Григории Котовском]

— Видите ли, я ценю ваши убеждения, но, позвольте заметить, не разделяю их. Надеюсь, это не будет поставлено мне в вину? Я не верю в государственный разум мужика и этого вашего… пролетария. Не обессудьте, но не верю! На мой взгляд, да и не только на мой, для управления большим, огромным государством недостаточно одной, как вы ее называете, классовой ненависти. С ненавистью легко разрушать. А строить, создавать? Государство, согласитесь, чем-то напоминает человеческий организм. Голова думает, а руки делают.

— И роль головы вы отводите… — живо наставил палец Котовский.

Краска ударила Эктову в скулы.

— Простите, но роль головы я отвожу дворянству. Что государство для мужика? Пустой звук. Вы же сами убедились в этом и ввели продразверстку. Не вышло из мужика гражданина? Понадобилась сила?

— Мы ввели!.. — Котовский сердито дернул головой. — Что за манера все валить на нас?

С тонкой улыбкой Эктов развел руками:

— Позвольте, но кто же изобрел эту самую разверстку?

— Не большевики.

— Открещиваетесь?

— Еще чего! К вашему сведению, продовольственная разверстка как чрезвычайная мера известна давным-давно. Давным-давно!

— Не знаю, не знаю, — Эктов замотал головой. — Не читал.

— Значит, плохо читали! Так вот знайте: в Италии правительство еще в мировую войну реквизировало хлеб у крестьян. Мало того, ввело заградотряды по борьбе с мешочничеством, приняло закон против злостных укрывателей хлеба.

— В Италии, говорите?

— И не только в Италии! В Польше, в Румынии… Голод, знаете ли, не тетка!

Эктов вздохнул:

— Чего нам на них равняться? Они досыта и в хорошую пору не ели.

— А у нас? А в России? Даже странно слышать!.. Царское правительство, если хотите знать, ввело разверстку еще перед Февральской революцией. Вон когда! Что, и этого не знали, не читали?

— Ну, правительство!.. Ввело оно разверстку, да только… на бумаге. На деле-то, если разобраться…

— А мы, — перебил Котовский, — ввели на самом деле. Ввели и осуществили. Мы все любим доводить до конца!

— Это да, — Эктов горько покачал головой. — Это мы знаем, убедились.

— Про кого это вы — «мы»? — сощурился Котовский.

— Как «про кого»? Про мужика хотя бы. Про жителя сельского.

— Только не расписывайтесь за всех! Не надо. Мужик мужику рознь.

Штабс-капитан воспрянул и хитровато, словно подсматривая в щелочку, глянул на своего собеседника:

— Тогда зачем же вам такая армия, позвольте спросить? Зачем такая сила? Ведь вся губерния в войсках!

— Странно… — Котовский пожал плечами. — Вы офицер и задаете такие вопросы! Да ведь это же закон: плуг всегда находится под защитой меча.

— Хороша защита! На кого же вы идете с пулеметами? На мужика?

— На кулака, — поправил Котовский.

— Но разве кулак не мужик? Где та грань, которую вы проводите в деревне? Неужели вас не насторожило, что даже у такого никудышного вождя, как Антонов, под ружье встало пятьдесят тысяч человек? Пятьдесят тысяч! Что же, все они, как вы их называете, кулаки?.. Нет, Григорий Иванович, еще не поздно осознать, что народ, то самое большинство, которым вы так любите козырять, против вас. Да, против! И этому вы видите огромнейшие доказательства! Ог-ромнейшие!

Высказывался штабс-капитан горячо, отбросив или позабыв свое благоразумие. Григорий Иванович слушал, не перебивая, и как бы в такт словам покачивал бритой головой. Удивительно, до чего они похожи один на другого, эти начинающие хозяйчики! Точно таким же помнил он помещика Георгия Стаматова, у которого после побега с каторги работал управляющим по подложному документу. Стаматов тоже, как и этот вот, только осваивался в положении помещика, владельца с натугой собранного хозяйства, и смотрел на остальной мир настороженно, боясь, как бы не отыскалась сила, способная разрушить завоеванное им благополучие.

— «Огромнейшие доказательства»… — негромко повторил Григорий Иванович и подождал, не скажет ли собеседник чего-нибудь еще. Эктов, глядя куда-то в сторону, нераскаянно свел брови, стиснул зубы: высказался, вот!

— Павел… кажется, Тимофеевич? (Эктов все так же напряженно, еле заметно кивнул.) Вы правы, пятьдесят тысяч у Антонова — сила. Против нас даже Петлюра имел меньше. Но вот скажите: куда же они тогда девались, эти пятьдесят тысяч? Были, были — и вдруг их не стало! Легли в боях? Вы сами знаете, что нет. Боев у нас было не так-то уж много. Может, они отступили вместе с Антоновым? Тоже нет. К Бакурам у Антонова было всего несколько полков. Так где же они, спрашивается, эти самые пятьдесят тысяч? Сквозь землю провалились? Да?.. А-а, молчите! Вот вам и ответ на ваши «ог-ромнейшие доказательства». Зря вы, господа, тешили себя числом этих самых мужиков. Сбить с толку, обдурить можно не одну тысячу. Попробуйте удержать их, убедить драться до конца, умереть за свое дело! А мужик-то оказался не дурак.