Сергей Алексеев - Скорбящая вдова [=Молился Богу Сатана]

– Слова твои достойны, – царь стал тишайшим. – Ответ не мальчика, но мужа, ступай.

Боярин поклонился и ушел, и тут же в двери ввалился Иоаким – багровый потный, тучный, и дышит, ровно конь, вздувая ноздри. По виду царь узрел, ни с чем архимандрит вернулся, однако же спросил:

– Ну, укротил боярыню?

– Упорствует вдова! Все на своем стоит, а вкупе с ней – сестра, княгиня Евдокия! Увещеваньем их не взять, не слышат слова! Что далее творить мне, государь?

– Что делать с сестрами? – продребезжал Тишайший. – Право же, беда… Покличь-ка мне Петра Урусова. Он в сенях…

Князь в Грановитую вошел и, поклонившись, спрятал раскосый взор.

– Звал, государь?

– Послушай, князь, а где твоя жена?

– Должно быть, у сестры…

– Известно ли тебе, что вкупе с Феодосьей они стоят против меня и молятся по старому обряду?

– Известно, государь…

– Ужель ты, князь, женою управлять не в силах?

– Я управлял бы, коли в не сестра ее, Скорбящая вдова. Плоды от древа…

Приблизившись ко князю, Тишайший наклонился и в очи заглянул.

– Твоя жена с сестрой творят крамолу. Зрю заговор, грозящий суть, престолу. Как поступить мне след?

– Я не советчик, государь…

– Отдашь жену на казнь?

– Отдам, коль твоя воля…

Оставив князя, царь побродил по Грановитой и тяжело вздохнул:

– Ох, Господи!.. Отдаст жену! Намедни молодой боярин, безус и юн еще, мать мне не отдал, главою защищал. А князь светлейший, воин, отдает жену! Ох, Матерь Пресвятая, кто служит при дворе? Хоть в в ноги бросился, просил пощады! Ведь не рабыню отдаешь – жену свою, княгиню, твой род продлившую! Ан, нет… Ну что ж, Урусов, коль отдаешь – возьму. Я суть, не гордый…

Архимандрит вернулся вдохновленный и из саней в опочивальню.

– Вставай, вдова! По слову государя тебе с сестрою в цепи. А ну-ка, думный дьяк, наложь-ка железа!

– Поспела, слава Богу! – она раскинулась на ложе. – Ну что ж, коль в железа, так в железа берите!

– Куда поспела? – смутился Иоаким.

– А всюду, поп! – и дерзко рассмеялась. – Поела, попила, женила сына. Ах, а как любила!.. И ладу схоронила, и иноческий сан приобрела. А вот теперь и цепи!

– Иноческий сан?!

– Я боле не вдова – невеста Господа Иисуса, и посему ты мучить взялся не меня, а суть Христа. Мне имя ныне Феодора, ну а тебе – Пилат! Царю же прозываться след – царь Ирод!

Архимандрит руками замахал, перекрестился.

– Ох, Господи, прости! Ум сей жены от страсти помутился!.. Кто же постриг тебя?

– Священник черноризный, Досифей!

– По старому обряду постригал?

– Я нового не знаю!

– По старому негоже! Се ложь суть, мерзость. Поелику не инокиня ты – вдова. Вот еже в согласилась по новому обряду, я в в сей же час постриг.

– Коль старое все – мерзость, знать, ты, Иоаким, тоже не монах, не настоятель! – боярыня смеялась, на одре нежась. – А конюх суть с моих конюшен, и именем Акимка! Кем был ты до пострига? Егда его принял, как Русь молилась? По старому обряду, двоеперстьем! А ежли глубже ковырнуть, ты нехристь, басурман! Как от рождения крещен? По новому обряду? Ха-ха-ха!.. Так кто ты есть? Холоп! А посему, снимай-ка рясу и клобук да на конюшню! Навозу там скопилось…

– Зрю Аввакума дочь! – вскипел архимандрит. – Эк, научил, как отвечать! Эй, Ларион, где цепи?

– Да кто меня учил? Не велика наука… Помыслили бы сами, иерархи, прежде раскол чинить. Кто станет Русь, коль старое отвергнуть? Яко слагал персты Иоанн Креститель, егда крестил Христа? А сам Христос?.. Да кто вы ныне есть? Невгласы имя вам, невежды! След заново крестить Россию, поелику отринув древлее, вы, иерархи, отринули Христа и православие!

Иоаким застучал ногой.

– Молчи! Не смей! Эй, дьяк, чего стоишь? Где железа?

А думный дьяк печален стал, послушав речь сию.

– И верно, отче Иоаким. Кто есть мы суть, коль крещены по старому, а новины кругом? Чудно же, право…

– Ты уши заложи, не слушай ересь! Возьми оковы и допереж огорлие надень, чтоб замолчала!

– Не ссорьтесь же, мужи! Вам велено жену цепям оковать – сие для вас достойно.

– Прости, боярыня, – Илларион Иванов поднес ей цепи. – Я подневолен суть…

Она взяла огорлие и приложилась.

– Прощаю, дьяк, трудись. Да бережно заклепки ставь, позри, какая кожа у меня на вые – нежна, как бархат… Ну, с Богом, приступай!

И двоеперстие сложив, перекрестилась.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – плевал архимандрит. – Железа налагают, а она смеется! И крестится нелепо! Суть, бесово отродье – не жена!

– Нелепо не сложение перстов – безверие нелепо, – она десницею взмахнула. – Да Бог с тобой, я спорить не желаю. А любо мне узнать, зачем ко мне явились? Акимка, что тебе царь сказал? Увещевать, чтоб приняла поганых три перста? Иль выведать, в каком своем имении я спрятала Приданое? Ну что, холоп, признайся?