Сергей Алексеев - Скорбящая вдова [=Молился Богу Сатана]

– Жена родиль наследник – гений. Болезнь есть знак!

Сим видом потрясенный, он приказал лечить младенца и не являть боярам. Воистину, проклятие над родом! Второй уж сын (от Марфы был Иван), и оба хворы! И слух потек смолой – наследник от рожденья болен, Нарышкин скрыл падучую, коей и сам страдал, и дед его, а посему быть на престоле Софье.

Царевна подрастала умна и лепа, и впрямь хоть объявляй наследницей, да был один порок, открывшийся недавно – дочь благоволила к раскольникам! Соглядатаи не раз предупреждали царя о сем, а тут вдруг весть пришла, что Софья, в потай и под покровом ночи, бывает у Морозовой! Скорбящая вдова, мол, собирает вельможных жен, монахинь беглых, чтобы молиться по старому обряду.

Царь заговор узрел! И памятуя, что вдова причастна к исчезновенью Истины, терпеть боле не мог. Поскольку Иоаким суть дела знал, послал его на Разгуляй и вкупе с ним поехал Ларион Иванов, муж несведущий, но ярый спрос учинять. Велел покуда не пытать, а лишь увещевать, чтоб отреклась от двоеперстия, но ежли встанет накрепко, то напугать, мол, сын Иван на службе государя, подумай, что с ним станет, коль ты упорствуешь?

А ночь была метельная, лихая, по всей Москве ни огонька, лишь над погостами у храмов свет зелен, да волки воют на реке. И худо стало, душа объялась тоскою смертной.

– Добро ли я творю?..

В палатах царских пламя полыхнуло, дверь нараспашку!.

Задавливая страх, он обернулся, замер: пред ним Борис Морозов, кормилец государев!

– Свят-свят… Зачем пришел?

– А ты меня позвал.

– Не звал…

– Кто же спросил – добро ли я творю? Вот и явился. Ты помнишь, государь, как в юности вопрос сей задавал? А я судил, добро иль нет.

– И что же ныне?

– Пора уж самому судить, ты ныне государь.

– Тоска берет, зрю лишь, Москва во мраке, а слышу волчий вой…

– Знать, зло творишь опять. А ну, признайся, чью душу хочешь погубить?

– Не погубить – спасти желаю!

Кормилец горестно вздохнул.

– Ох, отрок неразумный… Однажды ты спасал птенца, что из гнезда упал. Да так во дланях стиснул, что сдох птенец… А тако же меня. От хвори лютой мыслил излечить, врачей прислал, но немцы уморили. Беда, коли цари в Руси спасать кого возьмутся.

– Ну, полно, дядька, не учи! – воспрял было Тишайший. – Не отрок ныне я и в силах покорить вдову.

– Вдову? Но чью вдову?

– А брата твоего!

– Дерзай! – откликнулся кормилец и вмиг исчез.

Но в тот час снова полыхнуло и заскрипела дверь, и глас восстал знакомый:

– Звал, государь?

В сей час же ноги подломились: боярин Глеб Морозов!

Десницей замахал, шуйцой прикрылся.

– Сгинь! Пропади! Не звал тебя! Поелику ты умер!

– А кто сгубил меня? Кто немца надоумил в питье насыпать яд?

Царь в угол вжался.

– Не я! Се немец!.. Он предложил! Я дал согласие…

– Доселе не найду покоя… Ни в ад дороги нет, ни в Рай, брожу, как неприкаянный, внять тщусь, за что? И от нужды какой? Послушен был тебе, измены не творил… За что убил меня?

– Виной всему твоя супруга…

– Помилуй, Боже… Феодосья?

– Доныне люба мне, да непокорна! А мыслилось, сживу тебя со света и укрощу вдовством.

– И что же, укротил?

Царь лишь вздохнул и голову повесил.

– Назло мне старой веры держится. А так давно бы отреклась…

– Оставь надежды, государь, и не тревожь ее. Пока жива вдова, ты будешь жив. А коль погубишь, как меня, сам вскорости умрешь.

– Ты что пророчишь мне? Изыди прочь! – и к образам. – Ох, Господи, прости! Покойники кругом!..

Дверь за спиною хлопнула, должно, и Глеб исчез, но в тот же миг раздался глас:

– А звал ли, государь?

Ниц пал пред образами.

– Спаси и сохрани!.. Кто там?

– Я стольник твой, Иван Морозов.

– Иван?!. Но ты ведь жив еще?

– Молитвами твоими… Что звал?

Тишайший встал с колен.

– Пригрезилось ужо… Или заснул?.. Покойных зрел…

– Се к непогоде. Эвон свистит метель…

– Ох, коли бы так!.. Мне мнится, к смерти – за мною приходили…

– Да полно, государь! Чу, крик младенца?

– Волки воют…

– Наследник твой, сим и утешься!

– Вот еже в матушку свою склонил к послушности, взял и привел ко мне, я бы утешился.

Иван потупился.

– Не посулю сего…

– Напрасно. Боярин будешь первый, наследнику кормилец. Именье приумножу!

– Супротив матери идти грешно. Не смею…

– Се я тебе велю!

– Помилуй, государь! – он в ноги повалился. – Или казни – я в твоей власти! Но воли не исполню. Коль сыновья начнут родителей учить и матерей, яко рабынь водить, мы сгинем, аки обры.