Аркадий Савеличев - Генерал террора

Лавровые листья щекотали шею. Что ж, не снимал венца — как можно, если к нему с таким уважением! Сидя в прекрасном мягком кресле, при таком прекрасном венце... вроде бы семь лет не сходя с места... он почему-то опять осматривал своё обжитое жилище — будто впервые! Да, у Деренталей хорошо, а здесь всё-таки лучше. Приёмный зал, не иначе. Ведь он и в самом деле кого-то ожидал. Собственно, для того и стены заново окрашивали, и мебель мягкую приносили, и ковры, и даже кровать широченную... «получше, чем в спальне у Деренталей», по старой памяти подумалось ему. Устроители этой полугостиной-полуспальни явно с них и брали пример. Дерентали любили поваляться под день грядущий. Утром их буди не буди — кулаками стучи в дверь. Он и прежде не на шутку сердился, видя такое разгильдяйство, а сейчас про себя отметил: хорошо. Ещё бы не хорошо! Савинков ни на минуту не забывал, что от того давнего сна прошло семь долгих лет, что он опять в тюрьме, где-то в самом центре Москвы... но всё это разве походило на тюрьму?

Большая роскошная комната, застланная специально затребованным сюда ковром, — ну разве назовёшь её камерой? Камеры — это было в студенческие годы, в Петербурге, ещё где-то и последний раз — уже камера смертника, узкий затхлый мешок севастопольской крепости. Нет, толк в камерах он понимает, знает что по чём; чем ценнее её содержимое, тем глуше она сама, вот в чём главная суть.

Здешние его хозяева — или слуги, может, и адъютанты? — устраивали жизнь всем правилам наперекор. И уж за ценой-то явно не стояли. Такие хорошие адъютанты в такой хорошей военной форме, маленько подпорченной ошлёпистой красной звездой. Но ведь что ни попроси, исполнят с истинно ангельской быстротой. Живи и наслаждайся, растерявший свою молодость в скитаниях, несокрушимый русский террорист! Вот последний русский император, загнанный куда-то в Сибирь, мог ли наслаждаться такой, с позволения сказать, тюрьмой? Савинков улыбнулся вдруг помягчевшими губами: неискоренимый, злостный социалист становится монархистом?.. Что ж, тюрьма равняет императора и его бомбометателя... да хоть и самого красного палача Дзержинского с белым палачом Савинковым...

Кажется, на этот раз он уже и с Дзержинским разговаривал, именно на это сравнение и упирал. Чего удивительного: красный палач — поляк, белый палач юность в Варшаве провёл, извольте быть земляками. А как же!

Истинно по-землячески друг Феликс и приказал своим красным нукерам: «Создать все условия для друга Бор-риса! Как и семь лет назад».

Вот когда явились эти роскошные апартаменты с коврами, мягкими креслами, письменным столом, а главное, с такой вот восхитительной кроватью. Он и сидя в кресле, и не размыкая глаз видел её. Одно сейчас смущало: если кровать двуспальная, так должен быть кто-то и второй? Надел ему венок, а сам — сквозь стену, истинно ангел?..

Он не успел додумать эту мысль, как всё разрешилось быстро и просто. Почти так же, как и семь лет назад. Дверь отворилась — не стена, а именно дверь, — и вошла привычным порядком Любовь Ефимовна в малиновом, увитом розами халатике. Даже за семь лет розы не выцвели! Вот ведь дела...

Но почему она ещё в прихожей разделась? И почему её сопровождал недавно выгнанный Блюмкин? Или он вчера... позавчера выгонял? Часто это случалось. Надоел со своими гнусными предложениями!

Сейчас он вошёл, будто ничего и не бывало. Опять будет нашёптывать в ухо?.. Савинков заранее сжимал кулаки. Но нет, Блюмкин только кивнул, улыбнулся широко и поощрительно и туг же ретировался в эту железно — почему железно? — грохнувшую дверь. После того совершенно ненужного грохота и пришло удивление:

— Люба?..

— Да, Люба.

— Но семь лет?..

— Семь минут, ты что? Я не надолго отлучалась. Всего лишь…

— Зачем?

— В туалет. Требуй, чтоб камеру оборудовали ватерклозетом! Не на парашу же мне садиться... фу!.. — сбросила она лёгкие белые туфельки и прыгнула ему на колени. — Ты соскучился?

— Я соскучился. Но, однако ж, как мы здесь оказались? Что, Феликс, друг варшавский, нам руки, как поп, соединил?

— Потом, милый, потом... Сейчас давай кутить! Хорошо ли ты обследовал свой буфет?

— Всё некогда было. Я вот... семь лет лавровый венок надевал... Куда он только запропал?..

Венка в самом деле не было, словно он как-то сорвался с плеча. Но это не разочаровало сейчас, с приходом жены — жены ведь всё-таки?! Тем более что и она охотно подтвердила:

— Мой муженё-ёк? Лавровый венок — будет. Ты давно заслужил его, милый.