Лайош Мештерхази - В нескольких шагах граница...

Все присутствующие с живейшим вниманием слушали сообщение, подполковник даже рот разинул. Врач, казалось, был очень смущен. И смущение это не было притворным. Что ж, может такое приключиться с каждым честным человеком, если у него есть убеждения: когда он, представ перед властями, должен грешить против существующих законов, чтобы не грешить против принципов более высокой нравственности. Сколько раз он втайне перевязывал людей, раненных на демонстрациях полицейской саблей! Сколько раз его допрашивали и сколько раз он «не узнавал» своих пациентов!.. Его сегодняшняя роль совсем иная. Теперь надо не молчать, а говорить.

Газеты сообщали о том, как ночью «преступников» преследовали в лесу Татабаньи и что наверняка один из них ранен.

– Прошу вас, – сказал подполковник, – продолжайте, господин доктор. То, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно!

– Другое обстоятельство еще более усилило мое подозрение… Выяснилось, что они не застрахованные больные. Даже не здешние… Я, разумеется, не хотел брать у них денег, так как речь шла о первой помощи, но они настойчиво навязывали мне их, да к тому же необычно крупную сумму: триста крон. Деньги один из них вынул из кармана. Чрезвычайно подозрительное дело, не правда ли? Потрепанный вид и пачка денег в кармане… Затем они спросили, где достать подводу: до вечера им надо добраться в Гёнью. С больной ногой трудно идти пешком. Человек хромал довольно сильно. Словом, вот так… Я не люблю поднимать зря шум. Но, в конце концов, это мой долг, а так как я принадлежу к оппозиционной партии, то, полагаю, это мой долг вдвойне…

– Весьма признательны, господин доктор, весьма признательны…

– Я прочел в газете о розыске… Вы, верно, знаете, как склонен человек отождествлять свое воображение с действительностью… Ну вот… коричневая парусиновая одежда и прочие мелкие детали… Я не думаю, что фантазирую: описание внешности поразительно подходит.

В это время уже все три начальника розыска были на ногах. Подполковник орал и распоряжался:

– Немедленно дать мне список всех возниц в городе! Обойти всех, у кого есть лошадь и телега! Выставить наблюдателей! Напасть внезапно!

– Вы посоветовали им что-нибудь? – обратился к врачу Тамаш Покол.

– Нет. Я… признаюсь, иногда пользуюсь пролеткой, когда срочно отправляюсь к больному, но ее… я им предоставлять не хотел. А впрочем, один из них сказал, что лучше всего пойти пешком – они попросят кого-нибудь по дороге их подвезти.

Теперь прояснилось и в голове младшего инспектора: он сразу «понял», почему оставлена копия. Ведь письмо было написано для того, чтобы ввести преследователей в заблуждение! Ваги, должно быть, считал, что копию найдут! Пусть ищут беглецов в Сомбатхее, а они тем временем у Гёнью переберутся в Чехословакию! Дьявольски хитрый план!..

– Лучше всего, если я на машине проеду по шоссе до Гёнью, – предложил Тамаш Покол.

– Да, – подхватил подполковник, – я тоже, естественно, еду с вами. А вы, господин младший инспектор, будьте любезны допросить возниц, расставить наблюдателей.

«По-моему, не стоит мне самому принимать эти меры, – думал начальник сыска, слушая приказ. – Ясно, преступники недолго искали возчика и отправились по дороге пешком. К Гёнью ведет сложная система полевых дорог, а пешеходные тропки всегда короче… Я хорошо это знаю…»

Все трое уехали. А врач, которого начальство за любезные указания поблагодарило торопливыми рукопожатиями, отправился в Сигет.

Однако нас он не нашел. Спрашивать открыто не мог, а те несколько товарищей, которых врач хорошо знал и в молчании которых был уверен, сами не могли сказать, где мы…

Перенесенный на июль майский праздник дьёрские товарищи организовали возле старого трактира. Среди редких деревьев на берегу Малого Дуная веселился народ.

Мы ждали окончания праздника, спрятавшись на заброшенном хуторе. Укрытием нам служил полуразрушенный рыбацкий дом, одна его стена была смыта наводнением. От людей, которые гуляли или сидели на траве, нас отделяло пятьдесят или сто метров.

Фюлёп бродил среди рабочих и сообщал нам новости. Известие о том, что Гутман арестован, нас очень обеспокоило. Фюлёп разговаривал то с одним, то с другим рабочим и все передавал мне. Я обдумывал, что мы можем позволить себе, не навлекая беды. Заметив кого-нибудь из старых знакомых, я говорил Фюлёпу: «Отзови его в сторонку, если не будет свидетелей. Пусть к нам заглянет».

Таким образом я повидался в тот день почти что с тридцатью своими друзьями. Мы следили, чтобы вокруг нашего убежища не скапливалось сразу много народу. Старые товарищи, друзья и все, кто хотел нам помочь, придумывали разные планы. Мы могли бы прожить в Дьёре хоть целых три месяца – столько верных и тайных уголков готовы были они нам предоставить. Каждый предлагал способ помочь нам выйти из города, советовал, куда идти дальше… Возможно, с нашей стороны было легкомыслием так, почти открыто, показываться, но, во-первых, я не мог противостоять желанию повидать друзей – ведь за спиной у меня были два года тюрьмы и скитаний, столько безотрадного одиночества, – а потом, если появлялся еще какой-нибудь старый знакомый, почему я не мог поговорить с ним, если был уверен, что он не выдаст?… Да, да, главная сила конспирации отнюдь не недоверие, а уверенность в людях… Покол и компания целыми часами гонялись за нами по запутанным дорогам к Гёнью, и в конце концов пришли к выводу, что нас не найдут. Тогда они проинструктировали патруль, расставили шпиков в штатской одежде и возвратились в город.