Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1

– Ничего тут сложного нет, Марк Аврелий, – сказал он.

– Если так, то я весь внимание, – сказал Марк Котта. – Просвети меня, Улисс!

Рутилий Руф улыбнулся:

– Нет, я не могу в песне и танце рассказать об этом, подобно Улиссу, – сказал он. – Рим наших дней – не древняя Греция. Мы не можем заколоть лошадь, разрезать ее на четыре части и заставить всех поклонников Аврелии дать над ней клятву верности тебе.

– Особенно до того, как они узнают, кого мы осчастливим! – улыбнулся Котта. – Ах, что за романтики были эти древние греки! Нам же, боюсь, придется дело иметь с группой алчных и мелочных римлян.

– Именно, – сказал Рутилий Руф.

– Прошу, брат, помоги нам, – горячо попросила Рутилия.

– Я же сказал, дорогая Рутилия, что ответ прост. Позвольте девочке самой выбрать мужа.

Котта с женой были поражены.

– Ты уверен, что это мудро? – спросил Котта.

– Если мудрость не дает вам ответа – гоните ее прочь, – посоветовал Рутилий Руф. – Вам нет необходимости искать для нее богача. Нет нужды и бояться печально известных охотников за удачей – нет таких в списке ее женихов. Маловероятно, что к гнездам Аврелиев Юлиев или Корнелиев слетятся за добычей аферисты. К тому же дочь ваша здраво мыслит, не сентиментальна и, само собой, не охоча до приключений. Она не бросит тени на вас. Кто угодно, только не она.

– Ты прав, – кивнул Котта. – Не думаю, что есть на свете мужчина, способный вскружить Аврелии голову.

На следующий день Котта и Рутилия вызвали Аврелию в гостиную ее матери с намерением рассказать ей о принятом решении.

Она шла, не волнуясь, спокойным, ровным шагом. Сильные ноги, прямая спина, плечи отведены назад, голова вскинута. Возможно, фигуре ее не хватало чуточку непринужденности, зато одевалась девушка с исключительным изяществом, не прибегая к помощи высоких пробковых каблуков и драгоценностей. Ее прекрасные волосы – длинные, каштановые – были собраны в тугой узел на затылке. Ее нежная, молочно-белая кожа не ведала грима. Прямой и тонкий, словно у скульптуры Праксителя, не выдавал присутствия кельтов в ее роду. Сочные, темно-красные, изящного очертания губы манили мужчин к безумным лобзаниям. Подбородок с ямочкой, бледный лоб – высокий и широкий… и фиалковые глаза в оправе из длинных и тонких ресниц, над которыми, подобно черным аркам, поднимались тонкие брови.

Часто заходили споры на мужских вечеринках /редкая обходилась без того, чтобы среди гостей не оказалось двух-трех из многочисленных ее поклонников/ о том, в чем же состоит привлекательность Аврелии. Некоторые говорили – в ее умных и бесстрастных глазах. Другие – что оно в замечательной чистоте ее кожи. Иные вспоминали о совершенстве всех черт лица. Немногие страстно шептали о губах, подбородке с ямочкой, о плавных линиях рук и ног.

– Ни то, ни другое, а все вместе, – ворчал Луций Лициний Красс Оратор. – Дураки! Она весталка на выданьи – она Диана, не Венера! Недостижимость – вот в чем ее очарованье.

– Нет, в ее глазах, – сказал младший сын принцепса Скавра – тоже Марк, как и его отец. – Цвет фиалок! Где еще видано такое?!..

– Садись, дочь, – сказала Рутилия с улыбкой. Аврелия села и сложила руки на коленях.

– Мы хотим поговорить с тобой о замужестве, – сказал Котта и откашлялся, желая, чтобы она каким-нибудь вопросом помогла ему выбрать верный тон.

Но дочь просто смотрела на него с некоторым интересом, и не более.

– Что ты об этом думаешь? – спросила Рутилия. Аврелия пожала плечами:

– Надеюсь, вы выберете кого-нибудь, кто будет мне по душе.

– Мы тоже надеемся, – сказал Котта.

– А кто тебе не по душе? – спросила Рутилия.

– Например, Гней Домиций Агенобарб-младший. Котта счел, что она права.

– А еще кто? – спросил он.

– Марк Эмилий Скавр-младший.

– Ах, как жаль! – воскликнула Рутилия. – А мне кажется, что он очень мил.

– Это правда, он мил, – сказала Аврелия. – Но робок.

Котта даже не попытался скрыть усмешку:

– Чем тебе плох робкий муж, Аврелия? Ведь ты могла бы командовать им!

– Хорошая жена не заправляет в доме.

– Ладно, со Скавром покончено. Аврелия свое слово сказала. Есть еще нежеланные кандидатуры?

– Луций Лициний.

– А этот почему?

– Толстый, – она поджала губы.

– Некрасивый, да?

– Это указывает на отсутствие самодисциплины, отец, – иногда Аврелия называла Котту отцом, иногда – дядей, но всегда к месту. Когда во время беседы видно было, что он играет роль отца, она обращалась к нему, как к отцу; когда он играл роль дяди – как к дяде.