Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Какой же стоял месяц — сентябрь или октябрь? Я ещё не знал этого, однако видел, как жители разрушенных домов сооружали временные жилища, убогие хижины. Поздняя осень принесла с собой ужасную непогоду, ливни и град, а несколько раз налетали даже снежные бури. Деревни с их плохими дорогами утопали в грязи. Затем начались оползни и уничтожили немало домов.

Отец прислал работников, чтобы вернуть к жизни нашу деревню, служившую ему летней резиденцией. Одни были благодарны уже за одно то, что рабы уберут балки и щебень, чтобы соорудить из этих материалов новые жилища; другие хотели, чтобы помощники в первую очередь вытащили домашний алтарь, амфоры из винного подвала, украшения, ящики с одеждой или даже только детские игрушки. Я смеялся наивности многих людей, и эта их глупость послужила мне хорошим уроком.

К весне нашу деревню удалось кое-как восстановить, и тут опять начались мощные подземные толчки. К счастью, на этот раз жертв было немного, потому что большинство жителей при первых признаках беды поспешили выскочить наружу.

На Аттику ещё несколько лет обрушивались землетрясения, бури, огонь и пепел. Потом наступила та ночь, которую предрёк мне Прокас, старый критянин, о нём шла молва, будто он умеет предсказывать. Именно он на мой вопрос, наступит ли теперь конец света, отрицательно покачал головой.

— Нет, царевич, — ответил он тихо, — это боги моря разрушают остров. Его часто называют Каллисто — «Очень красивый». Долго ли ему ещё оставаться красивым? Ему грозит гибель, и это должно послужить очищением. Мне не ведома степень греха, я знаю только, что боги уже не один год предупреждают обитателей этого острова. Но обратят ли там внимание на их предостережения?

Он помолчал, а потом продолжал задумчиво:

— Ваш Посейдон хочет добра. Он — бог моря, чтобы помочь людям, он сотворил лошадь [5] Посейдон хочет добра... чтобы помочь людям, он сотворил лошадь, — Греческий бог морей Посейдон имел ещё и другую ипостась — повелителя землетрясений, которые мог вызывать своим трезубцем. Согласно мифу, первую лошадь в Аттику привёл Посейдон. . Ваш Зевс — сами мы почитаем Загрея — повелитель небес и земли, он — отец всех богов. Так что Посейдон действует с остальными морскими божествами по его поручению. Гибель Каллисто должна послужить нам всем предостережением...

— А как погибнет этот остров? — спросил я, глядя в его задумчивые глаза.

— В земле повсюду горит огонь. Если ваш Зевс взовет к нему, он вырвется наружу и погубит всё живое. На Каллисто его призывают многие боги.

Я высокомерно улыбнулся:

— Ты стареешь, Прокас, и увлекаешься сказками.

Он рассеянно кивнул, но после недолгого молчания ответил:

— Разве это выдумка, что земля так часто трясётся, а небеса разговаривают с нами?

Я не нашёлся, что ответить.

— Заметь, царевич, боги знают все, они распоряжаются жизнью и смертью. Может быть, Каллисто взорвётся, весь остров разлетится на части и погрузится в море. Но возможно, боги лишь предостерегают жителей острова и оставят в море его обломки, и тогда потомки будут знать, что некогда здесь существовала процветающая страна, но боги разгневались и наказали её. Ведь мы ничто, царевич, и только одни боги распоряжаются нашим бытием и небытием.

Поскольку я был сыном царя, то повсюду имел доступ, никто не осмеливался отказать мне, если я даже ночной порой — часто от скуки, ибо целыми днями спал и не испытывал усталости — входил в дома. Я многое видел и слышал, но многого и не понимал.

Я никогда не задумывался о том, имел ли я право вторгаться в чужие жилища, открывать шкафы и сундуки. Мне слишком часто внушали, что всё принадлежит моему отцу, царю; разве я, его старший сын, не являюсь его представителем?

Когда солнце село за горы, я снова отправился на поиски. Что, собственно говоря, я стремился найти?

Где-то всхлипывала женщина, а чей-то низкий голос примирительно ворчал в ответ. В одной каморке о чём-то молилась девушка, и, войдя, я увидел, что она лежит под одеялом рядом с какой-то пожилой женщиной. В другом помещении без окон, напоминающем подвал, на полу бранились совершенно нагие дети. Они вели себя так, словно были уже взрослыми.

В свою комнату я возвращался совершенно безмятежный. Было ли тут дело в Гайе?

Гайя?

Чем старше я становился, тем больше она занимала мои мысли. Я мало что знал о ней. Некогда она попала сюда из Библа рабыней; когда она начала опекать меня, то сама была ещё почти ребёнком.